Семь сорок (В поисках счастья)

взглянула на Джоанну. — Вы не возражаете, милая? Я знаю, что Дуглас собирается уйти, но кухарка, и Пег, и Пэдди — все будут здесь.

Через несколько минут Дуглас небрежно заметил:

— Приятный вечер. Я подумал, не захотите ли вы прокатиться?

— Да, но разве вы не собираетесь на фабрику? — удивленно спросила Джоанна.

— С этим можно немного подождать. При свете дня ничего не случится. Я подумал, что мы можем отправиться на берег, — сказал он, когда они сели в машину. — Сидеть! — строго добавил он Фланну, устроившемуся на заднем сиденье.

Это было похоже на возвращение домой, хотя до дома было, должно быть, почти шестьсот миль, и здесь не было успокоительно мерцающих огней аэропорта. Здесь было только дюжее плечо в харрисовом твиде и руки на руле, которые помогли ей подняться на Аугрус Хед.

— Это синий час, — с восторгом сказала она, когда машина остановилась. Они вышли и направились к воде.

Дуглас повернулся к ней с внимательным видом. Она всегда отдавала должное его способности не перебивать. В его глазах был тот синий отблеск, который ей нравился, и они были ясными и полными внимания. На головокружительное мгновение она представила, что это глаза отца семейства, подмигивающие очень маленькой высокопоставленной особе и зажмуривающиеся, когда крошечная, похожая на звездочку ладошка прижимается к сети морщинок в их уголках. Потом представилось еще более ошеломительное: Дуглас, дарящий свою редкую улыбку малышке-дочери, Дуглас, рядом с которым вместо привычного Фланна вышагивает его миниатюрная копия.

— Вы будете рады вернуться домой, — внезапно сказал Дуглас. — Должно быть, вам иногда очень одиноко здесь.

— Одиноко? — застигнутая врасплох, она забыла о благоразумии. — Здесь, с вами? О нет. — Воспоминания нахлынули на нее. Она смущенно сказала: — Простите, очень глупо было так говорить, но никто не слышал.

— Я слышал, рад признаться, — заметил Дуглас. — Я вовсе не считаю это глупостью и совершенно не против, чтобы весь свет это слышал. У меня появилось ощущение, что во мне десять футов роста. — Он взял ее руку и укрыл в своих ладонях. — Мне следовало бы сказать вам, какое огромное дело вы сделали, но все, что я могу придумать — это до чего же я не хочу прощаться с вами.

Момент был головокружительный. Джоанна, как говорится, не знала, на каком она свете. Это бессмысленно, это должно быть бессмысленным, но в глазах Дугласа она видела то же темное свечение, что и в заведении О'Флаэрти, и каким-то образом даже его руки, казалось, говорили с ней.

— Я тоже, — выдохнула она. — Мне так все нравилось, особенно здесь.

— Особенно в последний час, — спокойно сказал Дуглас. — После того, как Кейт сказала мне, что вы не собираетесь выходить замуж за Ши. Она успела сказать только пару слов, — добавил он. — Потому что вы спускались по лестнице, но она мне это сказала и сказала, что я должен спросить, с чего это вы решили, что я этого не хочу. Так что спрашиваю — потому что, по правде говоря, может оказаться, что мое желание исполнится.

Джоанна думала, что он слышит биение ее сердца: казалось, все вокруг содрогается. Этого не могло быть, она не могла допустить, чтобы это случилось, и тем не менее казалось, что, во всяком случае сейчас, она так же не в силах остановить это, как не в силах остановить шорох волн в светлой серо-голубой пене у скал.

— О Дуг, — прошептала она. — Я не знаю, что сказать.

Но даже на это, казалось, нашелся ответ. Зеленый пиджак был расстелен на камнях, и Дуглас нежно подтолкнул ее, усаживая на него. Все еще с ощущением головокружения она почувствовала, что это напоминает возведение на трон.

— Так вы не простудитесь. — Он беззаботно обнял ее. — Во всяком случае, за несколько минут. Что я такого сказал, ягненочек, какую чертову глупость сделал, что вы подумали, будто не нужны мне?

Когда она рассказала о предостережении его матери и заключении, которое она из него вывела, он выглядел по-прежнему недоумевающим.

— Боюсь, я все еще не понимаю, любовь моя, но я тут определенно ни при чем. Если бы надо было, я бы сам сказал вам.

Любой девушке это показалось бы достаточно убедительным приглашением. Рука Джоанны поднялась и притянула великолепную голову и крупные мальчишеские губы к своим губам.

— Итак? — нежно спросил Дуглас. — Согласен дизайнер войти в нашу семью? Вы, конечно, понимаете, что я делаю вам предложение исключительно по этой причине.

— Предложение? — Джоанна отдернула голову. — Вы хотите сказать — вы просите меня в-выйти за вас замуж?

— Не прошу — настаиваю, — сказал Дуглас.

Она лихорадочно размышляла. Где ее твердость? Было слабостью начать так думать. Ши не скажет. Он обещал. И я могу предупредить маму с папой. Больше ему узнать неоткуда. Несколько показавшихся вечностью секунд нерешительность, казалось, раскачивалась перед ней, словно маятник. О, я не могу, я не должна. И снова: я должна подумать. Неужели ничего нельзя сделать?

— Пожалуйста, дайте мне подумать, — начала она и прижала ладонь к его наморщившемуся лбу. — Не потому, что я не люблю вас. Я люблю. Просто я никогда, честное слово, не думала, что вы любите меня. И я хочу об этом подумать сегодня вечером одна, всего лишь несколько часов, прежде чем что-то сказать. Девушке это необходимо, — неуверенно закончила она. — Вам, может быть, это непонятно.

Дуглас серьезно изучал ее.

— Знаете, в словах «девушке необходимо» есть что-то весьма лестное. — Он улыбнулся, так что от уголков глаз побежали морщинки. — Хорошо. При условии, что завтра услышу «да», тогда и мне будет о чем подумать сегодня вечером. — Он прижался к ней щекой, и несколько минут они молча сидели, обнявшись.

— Вы в самом деле думаете, что могут быть неприятности? — с беспокойством спросила она, когда Дуглас, доставив ее обратно в «большой дом», повернулся, чтобы отправиться на свое дежурство.

— Нет, по правде говоря, — откровенно, как она почувствовала, ответил он. — Но я сказал, что приду, так что должен прийти.

Он уверенно прошел к машине, где ждал Фланн. Пес воспользовался уходом Джоанны, чтобы перебраться на переднее сиденье и в знак приветствия лизнул хозяина в лоб, словно говоря: «Она не едет с нами? Это хорошо». Джоанна вынуждена была признать, что в сущности не имела большого успеха у Фланна. Он был собакой исключительно одного хозяина. Сейчас, когда машина проехала по дорожке, две головы виднелись рядом на одном уровне.

Кейт позвонила предупредить, что она все еще у своей подруги и, возможно, ей придется отвезти ее в больницу. Джоанна пожелала спокойной ночи Пег, которую увидела в холле, и отправилась наверх. О сне не могло быть и речи. Она сидела у окна, лихорадочно размышляя. То, что сначала казалось простым «да» или «нет», с каждой минутой выглядело все сложнее.

Она думала, что пора чудес прошла, но одно чудо только что свершилось. Дуглас любит ее. И она любила его всей душой. Могла ли она выйти за него замуж, не рассказывая о прошлом, не зная, в какой момент может выдать себя? С другой стороны, могла ли она рассказать ему?

Мало-помалу выявились все тонкости проблемы. Сейчас Дуглас вполне мог выбрать любовь, но потом всегда будет существовать эта ложка дегтя. «Она в этом не виновата — но только если бы не Джоанна, Майлс все еще был бы жив, и отцу не пришлось бы продавать дело». И кроме того, Дуглас был человеком слова. Теперь, когда он сделал ей предложение, он пойдет до конца, несмотря ни на что. Скажи ему сейчас, и никогда не будешь знать, что он чувствует на самом деле.

Итак, сказать было невозможно, но и отказаться от него тоже немыслимо. Она скажет «да» и умолчит о прошлом. В конце концов, как говорится в старой считалочке, семь сорок означают секрет, который никогда не должен быть раскрыт.

Был уже второй час, когда она легла в постель, и спала беспокойно. Она проснулась от странного