Я не могла пригласить его на свадьбу. Мы договорились — никаких посторонних. Колин уезжал в тот же день на гастроли в Штаты, и все должно было пройти просто, быстро и закончиться рано. Я, однако, настояла, чтобы Адам заглянул к нам, когда будет в Глазго, и он мне это пообещал.
По злой иронии судьбы Адам выбил из меня последние капли уверенности в себе, хотя, возможно, и непреднамеренно. Путь по «дороге, усыпанной цветами», казался мне теперь еще более трудным, вдвойне опасным и таким же ненадежным. Совсем обессилев от переживаний, я отправилась спать, так и не назвав маме точную дату свадьбы.
Колин прилетел в Глазго ночью, в субботу 9 ноября, и мы поженились, как и планировали, в 11 часов утра в понедельник. Еще до своего отъезда в Германию он успел заказать свадебный костюм, а я не стала тратить время на платье, решив, что сумею что-нибудь быстренько подобрать накануне, — ведь меня ждало не торжественное событие, а всего лишь необходимая формальность.
В день бракосочетания, когда мы уже собирались выйти из дому, мама все-таки не удержалась от скорбного комментария:
— И только подумать, что после стольких лет надежд день твоей свадьбы окажется вот таким!
— А что в нем не так? — мужественно спросила я, и она мне все подробно объяснила.
Во-первых, ей не нравились мои бледно-оранжевые перчатки и шляпа с большими полями (невеста, видите ли, должна быть в белом). Во-вторых, она не любила шотландские церкви — они слишком мрачные и простые. Вот если бы я выходила замуж дома, при всех наших друзьях и соседях и… У нее все-таки хватило совести остановиться и не произнести «и за подобающего мужчину», но я поняла намек. И внезапно вся моя решимость оставаться невозмутимой канула в Лету.
— Мам, пожалуйста, полюби Колина, — взмолилась я совсем по-детски, как будто во мне заговорила маленькая девочка, надоедавшая маме просьбами рассказать сказку о мышке и льве. — Он чувствует, как ты к нему относишься, и страдает из-за этого. Он хороший! — Мой голос предательски задрожал, и мама в порыве нежности и раскаяния трижды крепко обняла меня.
— О, дорогая! Конечно, он хороший.
Прошлым вечером Колин устроил для нас всех ужин, и в ресторане на него набросились охотники за автографами. Я, кстати, заметила, что мама откровенно гордилась своей близостью к такой знаменитости.
— Я верю: ты все делаешь правильно, — продолжила она. — Правда, поначалу мы с Аланом были так напуганы… Ах, ладно! Все хорошо, если ты счастлива. Только это имеет значение. — Она вновь слегка сжала меня в объятиях.
Это была явная капитуляция, но я слишком хорошо понимала, что мама успокаивает меня из жалости. Наша с Колином жизнь совсем не будет похожа на сказку. Я всего лишь экономка, замаскированная под принцессу, поэтому мой принц в любой момент сможет вскочить на коня и ускакать от меня прочь.
Свадьба тоже не имела никакого сходства с волшебной сказкой. Мрачная церковь и пустые скамьи наводили тоску, не было ни музыки, ни подружки невесты, ни шафера. Я выбрала платье цвета лайма и знала, почему мама пришла в ужас: она считала этот цвет «несчастливым». Но ее суеверия меня не беспокоили. Да, возможно, это был плохой выбор, слишком весенний для такого хмурого и холодного ноябрьского дня.
А Колин? Как он чувствовал себя, во второй раз ступая на этот путь, когда па первой скамье в церкви, между дедом и бабушкой, вертелись и хихикали Йен и Рут? Им сказали о свадьбе только в воскресенье, и, когда я вчера увиделась с ними, их возбужденное одобрение пролило бальзам на мою больную душу. Такой же сумасшедший восторг вызвало мое обещание взять их с собой в Прествик, чтобы проводить Колина.
Большая синяя машина была готова к отъезду, чемоданы уложены в багажник, прощальные слова сказаны всем присутствующим.
— А теперь я забираю с собой все свое, — заявил Колин и обнял одной рукой меня, другой — близнецов.
— Мы полетим с папой в Америку?! — с волнением воскликнула Рут, неправильно истолковав слова отца.
— А ты хотела бы? — неожиданно спросил Колин. — Возможно, в следующий раз мы отправимся туда все вместе.
Он, очевидно, тоже не понимал, что говорит. Я терпеть не могу, когда люди обещают ребенку то, что не собираются выполнять. И я сказала ему об этом так, чтобы дети не услышали.
— Кто сказал, что я не собираюсь выполнять обещание? — удивился Колин. — Подготовка документов, конечно, займет некоторое время, но все это вполне осуществимо.
Именно об этом предупреждал Адам. Нельзя, чтобы Колин решил, что я намерена отныне таскаться за ним по всему свету только потому, что сегодня под сводами старой мрачной церкви он произнес трогательно искренним голосом: «Я, Колин, беру тебя, Дебра, в жены на веки вечные».
— Да, хорошо было бы, конечно, но очень дорого и невозможно в учебное время, — неодобрительно заметила я. — Теперь можешь не беспокоиться о детях, я хорошенько о них позабочусь, обещаю.
«Я, Дебора, беру тебя, Колин… и Йена, и Рут, и „Слайгчен“…»
Колин ничего не ответил — только покосился на меня, уверенно взялся за рулевое колесо, и машина покатила в Эршир. Один раз он остановился, чтобы проверить, все ли бумаги у него с собой. Я наблюдала, как крепкие пальцы разбирают содержимое бумажника, и вдруг что-то упало прямо мне на колени. Это была фотография. Когда Колин наклонился, чтобы забрать се, я отвернулась. Что угодно, только бы он не подумал, будто я любопытствую.
— Я тебе когда-нибудь се показывал? — спросил он и сунул снимок мне под нос.
На снимке оказалась я сама с Йеном. В то воскресенье на вересковой пустоши, когда мальчик испугался пони и я пыталась успокоить его, мне почудилось, что щелкнула фотокамера… Колин хранит этот снимок из-за Йена, конечно. Не из-за меня же! Слишком растерянный и глупый вид у меня здесь. Впрочем, как и у Йена. То фото, которое сделал в студии Адам, было совсем другим — мастерским, четким, ласкающим взгляд.
Колин осторожно убрал снимок обратно в бумажник. Для него это развлечение, с горечью подумала я. Ему, вероятно, доставляет удовольствие посмеиваться надо мной в компании приятелей.
— Все в порядке, Дебби? — внезапно спросил он, когда мы оставили позади Килмарнок и вырвались на открытую холмистую местность. Низкие зеленые склоны напомнили мне о Девоне, где жизнь казалась такой простой…
— Разумеется, а что?
— Не знаю. Я только подумал, что ты подозрительно притихла. — Он посмотрел на меня. — Мы с тобой и пяти минут не провели наедине с тех пор, как я вернулся.
Наверное, это даже хорошо, уныло подумала я. Наедине с ним я в любое время могу опять поддаться чувствам, как тогда, в музыкальном зале «Слайгчена», нависающего над равниной, словно орлиное гнездо. Нельзя позволить ему догадаться, что моя любовь к нему походит на чувства Анны. Я не могла забыть, как он жестоко обидел ее… но все это было так не похоже на человека, в которого я влюбилась, на мужчину, которого, как мне казалось до разговора с Адамом, я знаю…
— Ты ни о чем не жалеешь? — тихо спросил Колин.
— Ни о чем, — твердо ответила я.
Это была правда. Он поманил меня за собой песней, и я пошла на голос. Я любила его, на радость или на беду. И еще я думала, что мне было бы гораздо легче, если бы я вошла в его дом не женой, а экономкой.
В вестибюле Прествикского аэропорта — огромного здания из стекла и бетона — Колин остановился перед оранжево-черной доской объявлений и расцеловал близнецов, по очереди подхватывая их на руки.
— Ты знаешь, где меня искать, — сказал он мне. — Звони в любое время, если что-то понадобится. Если дети заболеют, или возникнут какие-нибудь трудности в школе, или еще что-то.
— Ничего подобного не случится, — успокоила я его. Интересно, он всегда отправляется в путешествие с такими опасениями или просто не доверяет мне? — Не беспокойся о нас. — День был очень холодным, а ему еще предстояло пройти по дорожке к самолету. Я протянула руки и подняла его меховой
