В одной из песен Колина герой плыл домой, а жена накидывала на плечи шаль и бежала с холма к причалу. Я же сейчас сидела в ресторанчике с красноватыми занавесками и потолком в полоску, хрустела карамельными вафлями и размышляла, расплескает ли Йен кофе из чашки. Но в основном между мной и той женщиной не было различий, и мое сердце эхом повторяло ее слова:
Если бы хоть на мгновение мы могли вернуться в восемнадцатый век, чтобы Колин спрыгнул с корабля, не дожидаясь, когда он как следует причалит, и я бросилась бы ему на шею, как в песне… Ты сошла с ума, Дебора Белл-Камерон? Я постаралась взять себя в руки, и в это время опять заработал громкоговоритель:
«Британские европейские авиалинии объявляют о прибытии своего рейса номер…»
Йен вскочил на ноги и, конечно же опрокинув на себя чашку с кофе, заглушил радостным воплем название рейса, но то, что он из Лондона, мы расслышали вполне ясно. Через несколько минут прибывшие пассажиры заполнили зал прилета, и вскоре толпа, нагруженная свертками, отправилась по домам на Рождество. Колин, еще не видя нас, следовал за остальными. Он был с непокрытой головой, воротник поднят, вокруг шеи обмотан шелковый шарф.
— Папочка! — Два мощных камероновских голоса слились в один — оглушительный.
Колин остановился, и даже издали я увидела, как просияло его лицо. Чемоданы были опущены на пол, руки протянуты вперед. Близнецы бросились к нему наперегонки. В огромном пространстве почти опустевшего зала так легко можно было поверить, что ты мчишься вниз к пристани, ощущая соль на своих губах…
Теперь он увидел и меня. И улыбнулся. Если бы эта улыбка была похожа на ту, которую он подарил мне в Плимуте, или в тот вечер, когда ехал па старом велосипеде Адама, или в госпитале, я сама бросилась бы к нему, но она оказалась совсем другой. И глаза были серьезными, взгляд осторожным и застенчивым. Интересно, о чем он думает? Может, размышляет: «Это моя жена. С этого момента я начинаю с ней жить. Прежде у меня еще не было времени подумать об этом»? Я подошла и остановилась.
— Привет!
— Привет. — Он неуверенно шагнул вперед, не отрывая от меня взгляда, и тоже замер.
Мы направились к машине. Йен сражался с одним из кейсов, Рут вцепилась в свободную руку отца.
— Поездка была удачной? — оживленно спросила я.
— Да, спасибо, все прошло прекрасно, — вежливо ответил Колин.
В машине Рут вклинилась между нами впереди, Йен, разочарованный, но отнесшийся к этому философски, устроился на заднем сиденье.
— Папа, я сказал Деборе, что ты можешь не узнать меня в этой куртке.
— Не узнать тебя? — засмеялся Колин. — С такой наглой мордочкой?
Перекрывая хихиканье Йена, зазвучал голосок Рут:
— Папа, мамочка сшила новые занавески для моей спальни!
Я задержала дыхание.
— Тебе понравилось, да? — тихо спросил Колин.
— Конечно! А еще у меня был грипп! — похвасталась Рут.
— Когда?
— Вчера, — простодушно ответила она.
Я открыла было рот, чтобы все объяснить, но Колин опередил меня:
— Грипп? Вчера? И она сегодня вышла на такой холод?
— Не слушай ее, — успокаивающе произнесла я. — Ничего страшного не произошло. Уже два дня у нее нормальная температура.
— Все равно! — Колин по-прежнему хмурился.
— С ней все в порядке. — Я тоже начала злиться. — Я знаю, что говорю.
— Я предпочел бы, чтобы вы меня не встречали, если есть хоть малейший риск.
— Нет никакого риска! Я же не дура! — Удивленный взгляд округлившихся «анютиных глазок» резко остудил меня. — Никакого вреда не будет, — закончила я с улыбкой и подумала: «Для Рут, возможно, и нет, а вот для меня…»
Глава 14
Дурное настроение Колина прошло, как только мы оказались дома, и дети начали таскать его из комнаты в комнату.
— Ты сотворила чудо! — искренне восклицал он. — Честное слово, я не верю своим глазам!
По справедливости вечер принадлежал Рут и Йену. Они долго не ложились спать. Было поздно, и время для продолжения сказки о темноволосом ангеле так и не настало. Колин сам уложил близнецов в постель. Остаток вечера он просматривал корреспонденцию, которую оставил его секретарь, и все еще занимался этим, когда я отправилась спать. Но я отнюдь не чувствовала себя несчастной. Пусть его возвращение было не таким романтичным, как в балладе, но в дом вернулся Хозяин, Господин «Слайгчена» и мой, и когда я услышала, как он поднимается по лестнице и идет в свою комнату, мне стало так хорошо и спокойно, как бывало только в детстве. Мост поднят, мы все внутри крепости, в полной безопасности. Спокойной ночи, мой любимый, спи сладко!
На следующий день мы были приглашены в Ланарк, и, зная проницательный взгляд миссис Камерон и ее отношение к опрятности и чистым ногтям, я так долго проколдовала над детьми, что свой собственный туалет завершала уже в спешке. Вбежав в нижней юбке и лифчике в ванную комнату, дверь которой не была закрыта на задвижку, я чуть не задохнулась: у раковины в одних трусах стоял Колин.
— Извини, — пролепетала я. — Я уже ухожу.
— Зачем? Здесь полно места, — весело откликнулся он.
Действительно, как все помещения «Слайгчена», ванная была очень просторной.
Ответить на его замечание было не так-то легко. Мы муж и жена, и никаких причин уходить отсюда у меня нет, и все же… «Дебора Камерон, ты дурочка! Когда ты ходишь в бассейн, на тебе гораздо меньше одежды…» — убеждала я себя, делая шаг вперед и неловко останавливаясь. Более нелепого зрелища, чем являла собой сейчас я в белой батистовой юбке с голубыми атласными бантиками, Колин, вероятно, никогда в жизни не видывал. Однако он вел себя совершенно невозмутимо — уступил мне место перед раковиной и включил в розетку электробритву.
— Чистая рубашка на кровати, — нервно бросила я через плечо. — Ты ее нашел?
— Я тебе не мешаю? — Синие глаза смотрели на меня весело и нежно, как они всегда смотрели на Рут.
Я согласилась жить с этим человеком под одной крышей, я его жена, и это означало, что мне нужно научиться преодолевать смущение. Если бы только он не смотрел на меня так!
— Дебра, — внезапно произнес Колин, откладывая бритву и массируя подбородок рукой, смоченной лосьоном. — Я хочу извиниться перед тобой. За вчерашнее. Я не должен был и мысли допустить о том, что ты можешь беспечно относиться к Анни. Просто я… Ну, мне кажется, я всегда жду неприятностей, когда думаю о ней. — Синие глаза были печальными и очень молодыми.
Я повернулась к нему, забыв о своих глупых бантиках. Для меня уже ничто не имело значения, кроме
