— Я отнесу Стеффи, а потом вернусь за Сэмми. Я быстро.
Когда она наклонилась, чтобы взять малышку на руки, Такера окатило волной духов. Он не мог не видеть ее красиво изогнувшихся бедер, и у него появилось внезапное желание посадить ее себе на колени. Наверное, он спятил. Тут игра в самом разгаре, а он сейчас думает о том, как ему хочется поцеловать Эмму.
— Я все-таки пойду на улицу, покурю, — прорычал Стэн.
Барри тем временем достал всем пива. Когда Эмма наконец вернулась за Сэмми и унесла его, все вздохнули с облегчением. Но ненадолго. Не прошло и пятнадцати минут, как сверху донесся громкий плач, и Такер понял, что кто-то из близнецов все-таки не согласен спать.
Мужчины пытались сосредоточиться на игре, но взгляд их постоянно обращался туда, откуда доносился крик, и Эрл в конце концов не выдержал.
— И сколько она еще будет жить у тебя?
— Пока мы не найдем ее сестру, — ответил Такер.
И даже когда Эмма успокоила детей и шум затих, прежней веселой игры не получилось. Не было смеха, шуток, разговор не клеился. Они делали ставки, ходили, но без особого энтузиазма, и к десяти вечера все разошлись, на ходу придумывая оправдания. Барри был последним. Перед уходом, прощаясь с Такером, он сказал:
— Ты не расстраивайся, Такер. Ребята всегда с нетерпением ждали этих вечеров, потому что у тебя был по-настоящему холостяцкий дом. Но не волнуйся, мы найдем Джози Дуглас. Может, уже к следующей игре все снова будет как раньше.
Такер уже начал забывать, как было раньше. Повсюду валялись детские вещи, он уже не мог ничего найти в своем шкафу, в гостиной лежала груда одежды, которую Эмма сортировала для магазина. Похоже, она стремилась помогать всем и везде, где только возможно.
Он остался в кухне прибрать остатки еды и услышал шаги Эммы. Она вошла в кухню в халате и ночной рубашке. Да, только этого ему сейчас не хватало.
— Прости, что я не смогла успокоить детей вовремя. Они как будто чувствовали, что тут происходит что-то веселое и интересное, и хотели принять участие.
— Ну, ничего веселого тут как раз и не происходило, — проворчал Такер.
— А что не так? Что-нибудь не то с едой? Или, может, я купила не то пиво?
— Да не в пиве дело.
Такер безуспешно пытался не смотреть на ее нежную кожу и соблазнительный изгиб грудей.
— А в чем тогда дело?
— Просто мужская вечеринка должна быть мужской вечеринкой, Эмма. Они пришли сюда, чтобы отдохнуть от своих детей и жен. Обычно мой дом для них как тихая заводь. Но сегодня он ею не был, потому что моя жизнь больше не похожа на прежнюю.
По молчанию Эммы Такер понял, что, пожалуй, был слишком откровенен. Но и Эмма ответила на это с не меньшей откровенностью:
— А какая у тебя жизнь, Такер? Прозябать одному в таком большом пустом доме?
Ее слова звучали как приговор, а ему сейчас меньше всего хотелось, чтобы его судили. Он слишком долго сам себя судил.
— Спокойная, размеренная жизнь, — ответил он, глядя ей прямо в глаза.
— Понятно. Значит, ты предпочитаешь спокойствие, и тебе не нужен детский смех, тебе не нужно о ком-то заботиться, и чтобы кто-то заботился о тебе, тебе никогда не бывает нужно с кем-то поговорить по вечерам…
— Послушай, Эмма…
— Я уже наслушалась, Такер. Думаю, тебе нужна не жизнь, тебе нужно одиночество. Без детей и ответственности, конечно, спокойнее, но такую жизнь нельзя назвать жизнью.
В нем стал закипать старый гнев при воспоминании о том, что у него было и, что он потерял. А Эмма с детьми никогда не были частью его жизни и никогда не будут, они здесь всего лишь на время.
— Не тебе говорить мне об ответственности. Я знаю о ней больше, чем многие другие.
— Так расскажи мне об этом, Такер. Может, она как-то связана с тем мальчиком, чья фотография лежит у тебя в комоде?
Наступило тяжелое молчание.
— А как ты вообще нашла фотографию? Ты что, следишь за мной, проверяешь мои вещи? — разозлился Такер.
— Нет, я просто убирала твою одежду и увидела ее.
— Тебе совсем не обязательно было видеть ее и уж спрашивать — тем более.
Эмма посмотрела ему в глаза.
— А почему я не могу спросить? Ты дорог мне, Такер. И мне не все равно, что было в твоей жизни и что происходит с тобой сейчас. Почему ты никогда не говорил о своем браке?
— Потому что не о чем говорить.
Он повышал голос с каждым словом.
Вместо того чтобы ответить в том же тоне, Эмма мягко спросила:
— Что произошло, Такер?
— Тебе так хочется знать, что произошло? Хорошо, я расскажу тебе, что произошло. Я потерял и жену, и сына, и мне больше никогда не хотелось никого любить.
— Как — потерял? Что ты имеешь в виду?
Такера словно прорвало.
— Дениза терпеть не могла мою работу, но я убежден, что моя работа нужная и важная. Я хотел, чтобы отец мною гордился. Его мнение для меня было важнее всего, но и мнение Денизы тоже. Все складывалось не слишком гладко. Когда родился Шэд, отношения между нами наладились на время. Мне по работе приходилось уезжать на пару дней, а то и больше. Дошло до того, что мы почти перестали разговаривать друг с другом. Во время последней командировки я не смог позвонить Денизе как обычно — мы были на ответственном задании. А она пыталась связаться со мной. Она оставила сообщение, которое я так и не получил. Шэд заболел. Ей пришлось отвезти его в больницу посреди ночи, врачи поставили диагноз — менингит. К тому времени, когда я узнал об этом и примчался в больницу, он уже умер. Ему было всего три года. Все потому, что моя работа значила для меня больше, чем мой брак. Меня не было рядом, когда моя семья больше всего во мне нуждалась. Дениза винила во всем меня, и я сам себя проклинал. Наш брак после этого долго не продержался.
— Такер, я…
— Мне не нужна твоя жалость, Эмма! Ты спросила меня о фотографии и о моем браке, я рассказал тебе. Все. Я проедусь по городу. Все тут уберу, когда вернусь.
Он быстро накинул куртку и вышел, прежде чем Эмма успела сказать хотя бы слово. Ему не хотелось выслушивать ее мнение. Укоры, осуждение… он сам достаточно себя судил. Он выехал из гаража, не зная, куда направляется и зачем. Он просто чувствовал, что не сможет сейчас смотреть Эмме в глаза. Не сможет спокойно смотреть на детей наверху.
Он не допустит, чтобы ему когда-либо снова было так же больно.
На следующий день Эмма все время думала о Такере — и когда одевала и кормила близнецов, и когда готовила обед, и когда сидела за компьютером. Накануне он вернулся где-то к двум часам ночи, а утром уехал в шесть. Она не знала, что сказать ему, когда увидит его, как поступить. Он очень страдал, и уже давно. Казалось, что она и близнецы иногда только усиливают его страдания.
Она долго не могла уснуть вчера после его рассказа. Не только потому, что сопереживала Такеру, но еще и потому, что теперь Эмма знала наверняка: он не сможет полюбить ее так, как она любила его.
В четыре часа он позвонил, и Эмма была рада слышать его голос, хоть он и звонил только для того, чтобы предупредить, что не приедет на обед.
Может, он специально остается на работе, чтобы не видеться и даже не думать о ней? Им непременно нужно поговорить, хочет он этого или нет. Он слишком долго держал все в себе. Он считал, что если запрет все чувства и воспоминания внутри себя, то ему это поможет. Вряд ли. Но Эмма решила не
