изучал данные, он сразу исключил обычную бытовуху, но и после этого остался довольно большой список — только за последний год более двенадцати тысяч москвичек умерли при странных обстоятельствах.
Он думал и неуклюже чертил в блокноте балетные позиции.
— А я и не знал, что ты такой знаток балета, — заметил Виктор.
— Похоже, Вера должна была стать жертвой № 4.
— …Или ее ноги и руки случайно оказались в таком положении, которое ты и только ты считаешь балетной позицией. Единственное, что отметил бы любой нормальный человек, — ее голые ляжки. — Виктор следил за полетом мухи — она облетела комнату, побродила по пластмассовым ложкам и картонным коробкам из-под еды на вынос. — И, знаешь, это все имело хоть какой-нибудь смысл, если бы что-то дало Вере. Ее дело закрыто. Нет тела — нет преступления, а значит — не будет и приговора.
— Если кто-то не признается.
— Нет тела — нет и дела. Все, что надо сделать убийце — просто переждать.
— На минуту предположим, что я прав, хотя звучит неправдоподобно. Если у тебя есть маньяк, который, убивая, успеет досчитать до пяти, то он от нас улизнет. Он может исчезнуть на год или два, а потом снова начнет отсчет — например, с новой труппой коллег по балету.
— У нас нет номера три.
— Правильно. Сузим исследование — женщины восемнадцати-двадцати двух лет, студентки, балерины, к которым приставали, убитые, случаи передозировки, нераскрытые дела. Например, за два последних года — до Веры.
— Только два?
— Если я прав, это — важный отличительный признак. Убийца же не пятилетками работает — он не может ждать долго.
Аркадий проследил, как муха проделала долгий путь по стене, проползла через весь потолок вокруг люстры — и все только для того, чтобы истерично зажужжать на липкой бумаге для ловли насекомых.
Аркадий возвратился домой после полуночи и нашел Аню — она сидела в темноте.
— Я хотела извиниться за то, как вела себя на вокзале, — сказала она.
— О’кей, ты, кажется, пользуешься популярностью у детей.
— Но не у тебя.
— Ты измучена, тебе не следовало выходить из дома. Ты сегодня ела? — спросил Аркадий.
Когда она только что задумалась над ответом, он направился к холодильнику и достал остатки вчерашнего ужина, поставил чайник.
— Есть не хочется, — сказала Аня.
— А кто ест в такое время? — Он стал резать колбасу и черный хлеб.
— Можно мне остаться еще на одну ночь?
— Ты можешь оставаться столько, сколько надо. Кто-то видел тебя на улице?
— Только дети. Я не буду совать нос в чужие дела, если тебя это беспокоит.
— Уверен, ты уже здесь все осмотрела. Наверное, проверила каждый угол в квартире. Изучила все ящики, которые не открывали годами. Сейчас главное другое: тебя никто не видел. Пока тебя считают умершей, ты — в безопасности.
— А когда я захочу ожить?
— В нужное время. Ты знаешь, какая машина у Сергея Бородина?
— Огромный американский автомобиль. А почему ты спрашиваешь?
— Кто-то попытался на меня сегодня наехать. — Аркадий налил две чашки чаю. — Когда человек пытается на меня наехать, я хочу узнать, почему. Он — убийца, или ревнивый любовник? Это — разные вещи.
— Иди ты к черту.
«Все нормально, подумал Аркадий, цвет лица вернулся, и она начала понемногу есть».
— Итак, ты все-таки продолжаешь заниматься расследованием, — спросила Анна.
— Если бы у нас был свидетель, это помогло бы раскрыть дело. Неужели ты совсем ничего не помнишь?..
— Ничего.
— Но ты не ответила на мой вопрос.
— Сначала скажи мне, с кем ты спишь? — спросила Аня. — Или это не мое дело?
— Нет, только не это. Но, честно говоря, ни с кем.
— Женщина, которая здесь жила, — доктор…
— Сейчас в Африке, или в Азии.
— Ты и женщины… — задумчиво сказала Аня.
— Боюсь, что это — не интересная история.
— Почему она уехала?
— Она хочет спасти мир. А я не хочу.
— Это говорит не тот человек, которого я вижу.
— А кого ты видишь? — он ожидал насмешки…
— Я вижу мужчину, который не бросил меня в беде.
Аня поцеловала его и отпрянула назад.
— Извини, — сказала она.
— Пожалуйста, не надо.
Но все пришло в движение, словно прозвучало какое-то секретное слово. Потом они целовались снова и снова. Но Аркадия останавливала одна мысль — пресечь дальнейшее развитие событий, глубину которых он не мог измерить, и главное — не связываться с женщиной, которую он не понимал. Он знал — больше никаких расследований… Но есть ли шансы на удачу?.. Сейчас он еще мог остановиться. Но вместо того, чтобы сделать это, он подошел к ней и взял на руки. Она оказалась невероятно легкой. Такой невесомый, словно мир вокруг перестал существовать.
Потом, все еще в постели, она бросила кусок сахара в чашку и выпила чай.
29
Как только Изя увидела у ребенка амулет, она собрала
Лео и Петр отстали. Все еще под кайфом, они тяжело сопели. Каждый хотел забрать с собой какую-то свою «вкусняшку» — аэрозоль, обувной клей или гуталин. А Изя надеялась, что мальчишки пойдут впереди — они были уже достаточно взрослыми, чтобы, если что, хоть как-то защитить семью. В ином случае — вся надежда на Тито. Он трусил то в стороне, то рядом, пока они не дошли до Казанского вокзала, где сбились и стали ждать отставших мальчишек. Трехнедельный ребенок, даже если Изя его и укутала, не должен находиться на холоде и в сырости.
— Мальчики ищут свои прибамбасы, — сообщила Милка.
«Прибамбасы для кайфа, — подумала Изя. — Дурацкие баллоны и пакеты».
— Стой здесь, — приказала Изя, передала ребенка Эмме и побежала назад той же дорогой, по которой пришли. На ходу она придумывала, что скажет Лео и Петру, когда найдет их.
Железнодорожный навес бросал тень на полотно. Она задержалась на путях и прислушалась к шагам и голосам. У нее был карманный фонарик, но она не стала его включать. Ее чувства были обострены
