— Ни видеть, ни слышать тебя не хочу! Он крикнул ей вслед:
— Это тоже запомним.
Куржак обратился к Степану и Мише:
— Ребята, вы народ хороший, всегда вам рады… А сейчас не обижайтесь, надо нам с Кузьмой без свидетелей…
Степан с Мишей поспешно вышли. Миша проводил боцмана до калитки. Там Степан задержал Мишу.
— Слушай, Михаил, ты их сосед, ты узнаешь, как кончилось дома у Кузьмы. Я при случае забегу, ты мне расскажешь.
Миша с удивлением спросил:
— Разве сам Кузьма тебе не расскажет? Такие вроде приятели, водой не разольешь.
— Приятели, конечно, — подтвердил Степан, — секретов один от другого не держим. А как с Алевтиной повернется, не признается. — Он поспешно добавил: — Ты не думай плохого, я все по-честному. Не стоит Кузьма Алевтины, я ему не раз в этом смысле высказывался… Обижает он Лину, недооценивает. Грозил ей — могу с тобой по-негодному!.. До чего дойти! Душа горит слушать! Ты Лину не знаешь, ты новенький, а я, слава богу, еще когда она школу кончала, познакомился. Он ее пальца не стоит, ноги ее целовать ему!.. Так договорились?
— Может, что и узнаю, а специально выспрашивать не буду, — без охоты пообещал Миша.
В это время Кузьма сидел на диване, опустив голову, отец стоял перед ним. Куржак хмуро начал:
— Матери сказал — каждое слово запоминать буду. Что еще кроме ее слов, запоминать собираешься?
— Говори, может, что и запомню, — раздраженно ответил Кузьма.
Куржак с суровым укором глядел на него.
— Хорошего не вижу, чтоб запоминал. А плохому — сам научился.
— Чему учили, тому и научился.
— Этому я тебя учил? Как наставлял, вспомни! На труд, на честность, всегда в первых быть… А ты — пить, с шантрапой связался! Этому тебя учили, отвечай!
— Разок ошибся — вой подняли! Уже сказал — верну вам деньга!
— И без денег твоих перебьемся. Уважение верни! Расхвастался — наградные приказы, трудовой герой!..
— А нет, скажешь? Нет? Врал я, что ли? И не сам ты одно твердил: работа — первое дело в жизни?
— Первое — да. А не все!
— Что ты сам другого знаешь, кроме работы? Что?
— Человеком надо быть.
— Уже не человек, значит?
— На товарищей своих посмотри, коли себя не видишь. У Степана поучись.
— Пусть Степан у меня поучится! Восемь месяцев в году мы в море — кто там первый? У Сергея Нефедыча спроси, он за стенкой живет, он ответит. Не Степана первым назовет, а меня! Меня, батя!
— Ты здесь на берегу, а не в море. Неистовый ты на земле. Не соображаешь, как держаться.
Сын с горечью возразил:
— А, может, вы не понимаете, как мне в море приходится и как я этого берега жду?
— В море я побольше твоего бывал. Море — не причина, чтобы землю взбулгачивать.
Кузьма крикнул со злостью:
— Что ты о море знаешь? Ничего ты о нем не знаешь! Больше моего на воде — да! А видел ли ты океан? Месяцами чтобы вокруг тебя одна синяя пустыня? Вдоль бережка, вдоль бережка, вот и вся твоя жизненная дорога. Не можешь ты настоящего моряка судить.
Наступила тягостная пауза. Куржак сел на стул и долго смотрел на сына. Тот ответил дерзким взглядом. Отец заговорил снова:
— Жену обидел, на мать накричал. Теперь отца оскорбляешь. Кузьма старался подавить злость и ответил спокойно:
— Без оскорбления, батя. Правду высказываю. А какая она по себе — ее дело.
— Ты мне вот что скажи — чего от людей требуешь? Чего не хватает? Почему в каждый твой приход — дым коромыслом, — вся жизнь — шиворот на выворот?
— Одного требую. Уважения!
— Какого ещё уважения?
— Обыкновенного. По моему труду. Чтобы люди понимали, кто я и кто они.
— Постой! Чего понимали? Что рыбак? Так рыбак — профессия, а профессий — тысячи. Или считаешь, тебе полагается больше других?
— Ха! Считаю! Вся страна считает, не я один. В газетах: рыбаки — герои, труд рыбацкий — всех тяжелей и почетней! Рыбку — стране, деньги — жене, а сам обратно — носом на волну! Вот наша судьба! По труду — почет, по почету — обхождение. Куржак смотрел на сына, словно впервые видел его.
— А что ты в океан ходишь, это тебе не награда? Да выпади мне такая доля…
— Тебе — да, не мне! — с новой злостью прервал Кузьма. — Говорю тебе, не знаешь ты большого моря. А я весь океан исходил! Проклятую эту пустую воду испробовал руками, спиной, печенкой, вот как ее знаю!
Он сердито замолчал. Отец после некоторого молчания сказал:
— Пустая, проклятая… А понимать как? Ненавидишь море?
— Нет, обожаю! Жить не могу без качки и сырости!.. Знаешь, о чем мечтаю в рейсе? Попасть в места, куда воду на верблюдах возят. Сколько раз в кубрике поем: «Зачем я бросил ту соху, зачем я на море подался?»
— Думается мне — шутка…
— Грянет шторм, не до шуток! Каждый в свободную минутку — все о береге, других и помыслов нет. И что любить на судне? Что, спрашиваю? Каким счастьем перед береговыми отмечены? Да им в тысячу раз лучше! Я одно знаю — ишачить! Отдай за борт трал или сети, чини дели, выбирай улов, шкерь селедку, снова отдай, снова выбирай, снова шкерь. В темноте встаю, в темноте ложусь, сутками не раздеваюсь. Качает, сшибает, волной заливает, снегом засыпает, обледеневаешь, все одно — отдай, выбирай, шкерь. В тот раз, когда меня за борт швырнуло… Сам что ли прыгнул в пучину? И Степан, когда вытащил, танцевал от удовольствия, думаешь? Трясся, как щенок на морозе! Два дня не мог отойти, вот так он меня спасал. О себе уже не говорю. А береговые? Удовольствия — полной горстью. И на вечеринки, и на танцульки, и просто по улицам пошататься, в забегаловку заскочить, в кафе посидеть…
— Много твоя Лина по танцулькам и по кафе…
— Может — это главное. А что не хочет — ее дело. А я и захотел бы — не могу. Разница!
— Разница, точно. И надо тебе эту разницу доплатить, так? Какую же прикажешь награду?
— Награды выдает правительство. От семьи жду обхождения, а не награды.
— И не получаешь обхождения?
— Шиш получаю, вот что! Первый день по приходе еще так-сяк, ах, Кузенька, ах, родненький, ах, какой ты красивый, так без тебя исскучалась! А назавтра? Главный слуга и подметало. Дай и сделай — два любимых слова. Ах, Кузя, так тебя ждали, забор повалился, почини да дров навези, да крышу наладь, да картошки запаси, да в магазин сбегай за хлебом и капустой…. И радуются — есть кому поработать!
— Ты кормилец или постоялец в доме? На своих не потрудиться!
— Я на своих в море тружусь. На берегу хочу не ишачить, а радость иметь. Не колуном у забора махать, а на почетном месте за столом посидеть, чтобы меня со вниманием послушали, самому умную речь послушать. Могу я это в семье найти? В ресторан — одна дорога, там меня за мои денежки уважают..
Куржак покачал головой.
— Поговорили, сынок, поговорили…
— Больше вопросов не будет?
— Последний. Значит, море — страдание? И за то твое страдание все должны в ножки кланяться
