полегче, да и люблю я море. За квартиру не заплатила, за электричество тоже, выбралась по-тихому из дома в пять утра, когда все спали, будто преступница какая. Единственный раз кого-то обворовала, как вспомню, с души воротит, но что было делать. Может, когда буду опять во Вроцлаве, отдам с процентами, сейчас это для меня уже не такие большие деньги.
К морю прибыла вообще без гроша, не было где жить, не было на что жить. Сперва спала в Сопоте на пляже, июнь выдался погожий, ночи теплые. Утром мылась в море, трусы стирала, на солнце сушила. У меня с собой было немного барахла в пакете, а на дне, завернутое в газету, мое платьишко для особого случая. Пыталась найти нормальный ночлег, но в такое время года там каждая койка на вес золота, а я едва наскребала на хлеб с молоком. Отправилась искать работу, как порядочная. Нашла — в закусочной. Вся пропиталась тамошним запахом, думала, рехнусь, от меня постным маслом за километр несло. Через неделю получила первую зарплату — сто пятьдесят злотых. Целую неделю стоять в том смраде за такие бабки! Знала, что столько же могу получить за один выход на улицу, ну, может, за два. Все у меня чесалось от соленой воды, на голове колтун. Той ночью, когда зарплату выдали, лило как из ведра, я забралась под мол, на голову капало, и я тряслась от холода. Не передать, каково мне было.
На пляже кучковались бомжи, один из них, поглядев на меня, протянул бутылку с денатуратом. Я не отказалась, но подумала, что все, скатилась я на самое дно. Сделала глоток, согрелась, больше пить не стала, на свете нет ничего противнее денатурата, ей-богу, да и отравиться боялась. Поболтала с ними, рассказали они, что да как, кого искать, с кем разговаривать, кто тут заправляет. Расспрашивала я их прямым текстом, двое были местными, всех знали, только нажиться на этом не могли, потому что не было у них таких сисек, как у меня. Им оставалось только на пляже сидеть. Они, наверное, до сих пор там.
Утром по-прежнему лило. Не смогла даже умыться, промокла и замерзла. Пошла в сортир на набережной, глянула на себя в зеркале и чуть в обморок не рухнула. Такой лахудры я в жизни не видела. Ясно, что с такой рожей ничего не заработаешь. В закусочную возвращаться было незачем, да и охоты не было. Зажала я в кулачке свою жалкую зарплату и решила пойти в какой-нибудь пансионат — попросить, чтобы мне за деньги разрешили помыться и обсохнуть. Никуда не пустили. Понимаешь, парень, я была для них мусором, отбросами, никто не спросил, откуда я взялась, не умираю ли, не больна ли, гнали взашей, а я хотела лишь помыться, даже деньги предлагала, но они только отмахивались. Словно я и впрямь оказалась на самом дне. Дождь перестал, вышло солнце. Сидела я на скамейке, грызла четвертушку хлеба, запивала молоком и сохла. Потеплело, я сидела и чувствовала, как воняю — недосыпом, страхом и этим долбаным маслом. Ничем нельзя было его смыть. Веселые люди в шортах, в костюмах, женщины в цветастых платьях проходили мимо меня туда-сюда, к набережной и в город, они гуляли, беседовали, от них приятно пахло, они наслаждались жизнью, а я сидела и воняла, будто помойка какая.
Распогодилось, пошла я на море, помылась, как обычно, переоделась в то мое платьишко и отправилась куда надо. Была там одна скотина по кличке Черный, он и в самом деле был черным, загорел до цвета сажи, хотя только июнь начался, такой грязный боров, видно, что на любую гадость способен. Понравилась я ему, такие титьки — это капитал, но сказал, что должен меня проверить, велел идти за ним. Привел на какую-то хату, неподалеку, там еще двое были, пьяные, и воняло страшно. Зло всегда воняет. Бывает, подкатывает клиент, весь обвешан золотом, в коже, а уж как за руль джипа сядет — ну просто загляденье, но в его норе, в его логове не продохнуть от вони. Эти трое набросились на меня все разом. Думала, меня вырвет, но виду не подала. Знала, что от этого все зависит, и выдержала. Черный дал мне бабок, велел одеться, привести себя в порядок. Поселил в квартиру, где жили еще четыре девушки, все с Востока. Сказал, что за жилье он в этом месяце заплатил и мы ему должны. На другой день приказал быть на месте.
Вот здесь я живу, окна на другую сторону выходят, на реку, я тебе говорила.
Зайдешь на чай?
Не на кофе, кофе сейчас ни к чему, выспаться надо.
Ну иди уж, хватит мяться. Женщина приглашает.
Погоди, не могу найти ключ от подъезда. И куда он запропастился?
Дались тебе дамские сумочки. На свою жизнь посмотри, вот где бардак.
Что? Я не права?
Моя не лучше, это точно.
Нашла ключ. Свет зажигается слева. Не здесь, черт, не трезвонь в чужую квартиру, а то меня отсюда вышвырнут! Круглый выключатель. Этот, да. Нам на второй этаж.
Босиком я еще здесь не ходила. Ну и холодные же ступени…
В старых домах всегда холодно. Даже в самую жуткую жару.
Сюда.
Проходи. Располагайся.
До чего же у меня грязные ноги. Ну и ладно. Не буду сегодня мыться. Как в детстве. Завтра сменю постель. Ты тоже не бери в голову.
Идем на кухню, заварим чай.
Хорошая квартирка, правда?
В Сопоте была намного меньше, а жили мы там впятером. До чего же он был жадный, этот гад. Каждый день наваривал на нас о-го-го сколько, но экономил на всем.
Сперва отдавала ему половину. В первые дня два. Потом он стал отбирать все, ну почти все. Если я прятала деньги, получала в лобешник. Однажды перепало от клиента немного сверху и я взяла себе, а Черный меня прибил — оказалось, тот клиент был его знакомым, специально все подстроили. Наконец удалось скопить денег, чтобы отдать ему долг, но он заявил, что этого едва на проценты хватит и я опять ему должна ту же сумму. Сидела на хлебе и воде, чтобы расплатиться. А эти его хреновы проценты росли и росли. Ругалась с ним, потому и отвезли меня на какую-то виллу под Сопотом, и там уж меня взяли в оборот. Все снимали на пленку, вынуждали делать такое, о чем я тебе, парень, не расскажу, слова в горле застрянут. Потом сказали, что, если смоюсь, кассета пойдет по рукам. А мне по барабану. Кого мне было стыдиться? Девушки, с которыми жила, наверняка тот же экзамен проходили. Черный не знал, откуда я. Одну умную вещь я все-таки сделала, прежде чем к нему отправилась, — завернула документы в фольгу и спрятала под бетонным шаром в парке. Все лето пролежали они почти посреди Сопота, и когда я сматывалась оттуда, забрала их, бумага даже не намокла. Не знаю, почему я была так осторожна, ну а как иначе? Ведь доберись они до тех бумаг, и я у них на крючке — мой домашний адрес, адрес матери. Не хотела бы я, чтобы ей ту кассету прислали, это уже был бы перебор. Черный с самого начала потребовал отдать документы, выспрашивал, где они, искал всюду, даже в туфли мои заглядывал, но я сказала, что меня обокрали. Пару раз съездил по морде, а потом отстал. Тогда я поняла, что не зря засунула свои бумаги под бетонный шар. Те русские все себе испортили, когда позволили, чтобы у них отняли паспорта. В чужой стране без паспорта, без языка — это конец, вляпались по самое не могу. Я оказалась ловчее.
Сколько тебе сахара?
Ты сладкий мальчик. Идем в комнату. Забирайся под одеяло. Чашку поставь на тумбочку.
А штаны зачем? Раздевайся, сегодня я тебя уже не отпущу.
Ну а ты как думал?
Только не говори, что тебе плохо.
Погоди, я тоже сниму этот твой свитер, щиплется как черт, только заведу какую-нибудь музыку.
Может, эту?
Знаю, что хорошая.
Ну а теперь свитерок. Смотри и расслабляйся.
То-то!
И что? Пойдем дальше?
Свинья!
Я обиделась!
Убери руки!
Погоди, вот доберусь я до тебя.
О! Да ты и трусы снял!
Ну и ладно. Так лучше.
Эту музыку я впервые услыхала в одном заведении, тут, на Казимеже, там, где Виня работает, та, у
