вернуть съеденную позавчера пищу.
— Ты, когда выпьешь, только голос у тебя пьяный, а голова вроде бы ясная. Так что позволь и мне высказаться.
— Наконец-то! Теперь я узнаю прежнего Нагаи-кун!
Дайскэ сразу расхотелось говорить.
— Ты способен сейчас соображать?
— Разумеется. Главное, чтобы ты соображал, а обо мне не беспокойся. У меня голова всегда в порядке. — И Хираока посмотрел на Дайскэ совершенно трезвыми глазами. Убедившись, что Хираока и в самом деле не пьян, Дайскэ стал говорить:
— Ты упрекал меня в том, что я не работаю. Но я молчал, потому что упрёки твои вполне справедливы. И всё же работать я не собираюсь.
— Почему?
— Почему? Не по моей вине. По вине общества. Не сочти это преувеличением, но меня не устраивают отношения Японии с Западом. В мире не сыщешь другой страны, которая залезла бы в такие долги и тряслась, словно нищий. К тому же совершенно неизвестно, когда она сможет вернуть эти долги. Я не говорю о внешних займах. Их, предположим, ещё можно погасить. Не в этом дело. Но Япония всегда будет зависеть от Запада, что не мешает её стремлению войти в число перворазрядных держав. Во всех областях она тянется за этими державами, развивается, так сказать, вширь, а не вглубь. И это непростительное легкомыслие закончится трагедией. Лягушка никогда не дотянется до вола, как бы ни пыжилась, и в конце концов лопнет. Пойми, такое положение в стране отражается на всех и на каждом в отдельности. Давление Запада мешает нам свободно мыслить и с пользой работать. Получив куцее образование, человек работает до полного изнеможения и в результате становится неврастеником. Поговори с любым. Он, как правило, туп. Ему ни до чего, только до себя. Прожил день, и ладно. И что тут сделаешь, если люди до того вымотаны, что не в состоянии думать? Нервное истощение, к несчастью, постоянный спутник истощения физического. Более того, всё это ведёт к нравственному падению. Жизнь в Японии беспросветна. Сплошной мрак. И среди этого мрака — я один. Любое моё слово, любой поступок — всё бессмысленно. Я лентяй от рождения. Точнее, я был им, ещё когда мы общались с тобой. Просто в то время я всячески себя взбадривал, а ты, думая, что я способный, возлагал на меня большие надежды. Будь японское общество нравственно и физически здоровым, появилось бы сколько угодно дел, где я смог бы применить свои способности, появилось бы сколько угодно стимулов, могущих победить мою лень. И тогда я оправдал бы твои надежды. Но сейчас это невозможно. Если в этом смысле ничего не изменится, я буду принимать мир таким, как он есть, так, кажется, ты сказал, буду общаться с людьми, которые мне по душе, и тем довольствоваться. Не заставишь же всех думать, как думаю я.
Дайскэ сделал паузу, потом взглянул на несколько сконфуженную Митиё и спросил весьма дружелюбно:
— Что скажете, Митиё-сан, о моих рассуждениях? Хорошо ведь, что я такой легкомысленный и беспечный?
— Не понимаю, беспечный вы или просто чуждаетесь людей. А ещё я думаю, что во многом вы притворяетесь.
— В чём же это?
— Слышишь? — обратилась Митиё к мужу. — Он спрашивает в чём.
Хираока молчал, упёршись локтями в колени и положив на руки подбородок. Потом, не проронив ни слова, пододвинул к Дайскэ чашечку. Дайскэ так же молча её принял. Митиё налила им сакэ.
Дайскэ поднёс чашечку к губам и решил прекратить спор. Он собственно, не затем пришёл, чтобы навязывать Хираоке свои взгляды или выслушивать его рассуждения. Дайскэ прекрасно понимал, что пути их никогда не сойдутся, и попытался перевести разговор на житейские темы, чтобы и Митиё могла принять в нём участие, но это ему не удалось.
Хмелея, Хираока становился упрямым. Выпятив побагровевшую грудь, он выпалил:
— Интересно! В высшей степени интересно! У тех, кто ведёт каждодневно изнурительную борьбу за существование, нет возможности размышлять о подобных вещах. Нищая там Япония или слабая, за работой не помнишь об этом. Мир разлагается, а ты этого не замечаешь, трудишься. Нищета Японии, нравственное падение — об этом могут болтать лишь праздные люди, вроде тебя, те, которые не находят себе применения в жизни, а наблюдают её лишь со стороны. Словом, те, у кого есть время разглядывать себя в зеркале. Человеку занятому некогда заниматься своей внешностью.
Очень довольный, Хираока перевёл дух, уверенный в том, что силой своих аргументов убедил противника. Дайскэ невольно улыбнулся. Тогда Хираока добавил:
— Был бы ты стеснён в средствах, пошёл бы работать. Но ты обеспечен, вот и занимаешься красивой болтовнёй.
Дайскэ почувствовал раздражение и прервал Хираоку на полуслове:
— Работать — это прекрасно, только не ради пропитания. Труд в высоком смысле этого слова не имеет ничего общего с трудом ради куска хлеба.
Хираока с горечью во взгляде пристально посмотрел на Дайскэ.
— Почему же это? — спросил он.
— Почему? Да потому, что труд во имя существования и труд во имя труда — вещи разные.
— Говори проще. Твои умозаключения мне недоступны. Они слишком похожи на логические построения.
— Я хочу сказать, что честно работать ради пропитания просто невозможно.
— По-моему, как раз наоборот. Забота о куске хлеба прибавляет рвение.
— Рвение — возможно, но не честность. Когда ты говоришь о «работе ради пропитания», что ты считаешь целью: пропитание или работу?
— Конечно, пропитание.
— Вот и суди. Если пропитание — цель, значит, работа — средство. И, работая, человек, естественно, будет думать о том, как бы прокормиться с наименьшей затратой сил. В этом случае совершенно безразлично, что делать и как. Только бы заработать на хлеб. Верно? Содержание труда, его направленность, сама последовательность процессов регламентируются не тобой, а кем-то другим. И такой труд иначе как нравственным падением не назовёшь.
— Всё это теории… Право… Что же дальше?
— Попробую привести один весьма тонкий пример. Ода Нобунага[17] нанял как-то знаменитого повара, но был разочарован поданными блюдами и долго его распекал. Тогда повар вместо изысканных блюд стал кормить хозяина второразрядными и даже третьеразрядными и с тех пор неизменно получал похвалы. Работая ради пропитания, повар принёс в жертву кулинарное искусство, верно? Потерял профессиональное достоинство. Что же это, если не нравственное падение?
— Но у него не было выхода. Его бы прогнали!
— В этом-то и дело. Работать серьёзно можно лишь из интереса, когда не нуждаешься ни в пище, ни в одежде.
— В таком случае труд в высоком смысле этого слова только для избранных, таких, как ты. Тем более ты должен работать не покладая рук. Верно, Митиё?
— Конечно!
— Кажется, мы пришли к тому, с чего начали. Недаром говорят, что спорить вредно, — сказал Дайскэ, почесав в затылке. На этом спор их кончился.
7
Дайскэ залез в ванну.
— Приятная вода, сэнсэй, или ещё немного подогреть? — просунул голову в дверь Кадоно. В подобных
