ятерас строят из сплетенных ветвей, стены обмазывают глиной. Иной раз при постройке хижин и лачуг используют пальмовые листья. Более богатые ставят дома из досок. Каменных или кирпичных построек я ни в одной из индейских деревень не заметил. Хижины имеют одну, иногда две и три комнаты. Внутри мебели почти никакой, только более богатые имеют кровати, а посередине хижины — стол с несколькими стульями, остальные спят в гамаках. Разжигают огонь и готовят еду в большинстве случаев вне хинины на высоких очагах, как правило, защищенных крышами. Топливом служит дерево или древесный уголь. Одеждой эти индейцы ныне никак не отличаются от остальных жителей гор Восточной Кубы.
Главным занятием кубинских индейцев является земледелие. Они возделывают, иногда весьма примитивно, свои маленькие горные участочки, подобно предкам выращивают главным образом маниок (из муки которого часто пекут и свой плоский хлеб касаве), батат, юкку, кукурузу. От европейцев (правильнее сказать, при их посредстве) ятерасы восприняли только выращивание кофе. Едят индейцы очень мало и, как правило, только дважды в день.
Индейские семьи, как мы уже знаем, очень многодетны. Двенадцать, а иногда даже шестнадцать детей — не исключение. Здесь в горах еще существует многоженство. Я работал, например, с профессором Гинзбургом на хуторе, образованном четырьмя хижинами, в каждой из которых жили дети одного индейца, который имел четырех жен, и все жены очень хорошо ладили между собой. В этой семье насчитывалось несколько десятков детей.
Во главе каждого индейского поселения стояли вплоть до середины двадцатого столетия местные вожди, которых ятерасы обычно называли касиками. Например, касиком в Ла Эскондиде был Лади Рамирес, который жив доныне. Этот эскондидский индейский вождь должен был быть равным среди равных, но таковым не был. С течением времени Лади присваивал себе постоянно все больше и больше сельскохозяйственной земли в окружающих селениях. Землю, которую еще несколько поколений назад совместно обрабатывали все жители этой индейской деревни и которая, следовательно, «никому не принадлежала» или, лучше сказать, принадлежала всем. Вождь Лади был единственным, который перед победой революции бывал «там внизу» в креольской низине, и был также единственным, кто во всей Ла Эскондиде умел читать и писать. И он заботливо охранял это таинство письма от своих соплеменников. У касика Лади самый красивый во всей деревне дом.
Мы уже знаем, что теперь ятерасские индейцы говорят на испанском, хотя и несколько устарелом языке. Они, следовательно, не сохранили своего исконного аравакского языка. И также не сохранили ни своих песен, ни подлинных индейских танцев, сопровождающихся хором. Из подлинной музыки кубинских индейцев, однако, осталось знакомство с ее основным инструментом — гуамо, который я видел во многих индейских семьях. Гуамо — это большая раковина, в передней стороне которой вырезается отверстие. Этот несложный духовой инструмент индейцы прежде использовали для музыкального сопровождения своих танцев, а также для отпугивания циклонов от своих бойио. Ныне гуамо служит ятерасам уже только для созыва членов семьи или для объявления тревоги, когда, например, в окрестностях появляются бандиты.
Эхо того «другого мира» доходит теперь уже и к этим, прежде наиболее изолированным обитателям острова — индейцам из Ятераса. Там — в Монте Верде, в Сан Андресе — сношения с неиндейской Кубой ныне уже довольно часты. С наиболее отдаленными селениями Паленкито и Каридад де лос Индиос контакты еще затруднены. Но они существуют. И будут постоянно расширяться. А однажды эта невидимая преграда, отделяющая Ятерас с Каридад де лос Индиос, Бернардо, Ранчерией, Паленкито, Льюис и «моей» Ла Эскондидой, полностью рухнет — преграда, которая выполнила свою задачу, поскольку спасла ятерасских индейцев от полной ликвидации в эпоху конкисты, от испанских солдат в колониальную эпоху, от креольских латифундистов в эпоху «свободной» буржуазной республики.
СНОВА К ИНДЕЙЦАМ — НА ЭТОТ РАЗ С КИНОКАМЕРОЙ
Итак, наша первая экспедиции к ятерасам проверила и доказала бесспорность существования кубинских индейцев, а ее антропологи обследовали несколько сот членов этой индейской группы. Поэтому мы вернулись домой, то есть в Гавану, с хорошим чувством победы. Моя работа на этом, разумеется, не кончилась. Я хотел бы отправиться к этим индейцам, как только мне позволит время, а главное, мои довольно ограниченные финансовые средства, или один или лучше снова с экспедицией, составленной на сей раз исключительно из этнографов, по возможности кубинцев, которые знают и культуру остальных групп неиндейского населения. С экспедицией, которая более исчерпывающе ответила бы на другой важный вопрос: сохранили ли и до какой степени эти люди, которые с антропологической точки зрения бесспорно являются индейцами, некоторые черты своей первоначальной индейской культуры.
Но еще до этой рассчитанной на долгий срок экспедиции — ибо этнографическое исследование требует долговременного пребывания в избранном населенном пункте или области-я хотел отправиться к индейцам с камерой, чтобы на кинопленке впервые показать миру этих людей, которые «не существовали», и чтобы убедить в их существовании некоторых Фом неверующих даже непосредственно в кругах местной кубинской научной общественности.
Счастливый случай помог мне эту экспедицию осуществить уже всего несколько недель спустя после возвращения из прежней экспедиции, ибо в Гавану приехали два опытных чехословацких кинематографиста-документалиста. Я посвятил их в свои планы, и убеждать их пришлось недолго. Слово за слово, и я приобрел для новой экспедиции двух членов, вдобавок с богатым кинематографическим опытом. Четвертым членом экспедиции стал молодой испанист Мирослав Ленгхардт из университета имени Коменского в Братиславе, который в то время учился на Кубе и сопровождал обоих документалистов по стране в качестве переводчика. Четыре человека — это уже достаточная бригада для съемки хорошего научно-популярного фильма.
Я решил новую экспедицию повести по известному уже мне маршруту: Гавана — Сантьяго- Гуантанамо — Фелисидад де Ятерас. Основным нашим транспортным средством был снова советский вездеход. С помощью некоторых знакомых в Монте Верде мы получили для экспедиции также лошадей, четырех превосходных лошадей и двух мулов. Кинокамеры везем две: западногерманскую «Аррифлекс» и швейцарскую «Пеллар-Болекс», а также несколько тысяч метров кинопленки, батареи, штативы и батарейный магнитофон «Маианк». В качестве проводника я снова приглашаю Гойю — своего лучшего индейского друга.
Итак, мы тронулись в путь. Я еду верхом на ленивой кобылке Сангиле. Опять по Дороге колибри, по которой два месяца назад мы брели в невообразимой грязи. Но на сей раз погода сухая. И снова мы выезжаем па Перевал живых, посещаем Сан Андрес и остальные индейские поселения Долины без бога. Потом мы пытаемся на лошадях пройти длинный отрезок между обеими ятерасскими областями — между Сан Андресом и Эскондидой. Кони переходят горные речки вброд. Опускаемся и поднимаемся, поднимаемся и опускаемся и, главным образом, переходим броды — десятки, десятки бродов.
Это и для коней, и для ездоков — опасная игра. Камней в реке как следует не разглядишь, и самый спокойный конь может поскользнуться на камне. Падение же с лошади во вспененную воду наверняка никакой приятности всаднику не доставит.
Приходит ночь. Кони шагают под надзором луны, которая освещает эти заброшенные горные склоны, а затем в лунном свете возникает знакомая долина Ла Эскондиды. Здесь мы уже не заблудимся.
…Арабский торговец не отказывает в гостеприимстве и на этот раз. Его просторный дом напоминает мне дни моей первой экспедиции к индейцам Ятерасских гор. Чувствую себя здесь как дома. Я опять среди кубинских индейцев.
В первый раз мы посетили их два месяца назад с циркулями и антропометром. На этот раз наши мулы несут кинокамеры. У меня же вдобавок в рюкзаке для каждого эскондидского индейца, с которым я здесь встретился в прошлый paз, есть маленький подарок — его фотография, которую я сделал при первом посещении. У нас фотоаппарат и фотоснимок являются совершенно обычным элементом жизни, вещью, которой мы не придаем никакого особого значения. Но здесь фотографии оказывают чрезвычайное воздействие! Каждый снимок, даже самый неудачный, вызывает бурю восхищения и внимания…
— Mira (Смотри!), Марселина… Смотри, Марселина. А здесь Рубен и Херонимо. И маленькая
