даже в любимой оранжерее, где всегда чувствовала умиротворение.
Многоликий потерял дратова бастарда, Саа-Рош вовсе был непонятно где. Когда мальчишка принес дурную весть, Катарина велела не показываться ей на глаза. И он, послушный, исчез. Прошло несколько дней, леди Ластрик металась по замку, пытаясь собрать вместе то, что разбилось мелкой крошкой. Многоликий же точно растворился. Она то и дело ловила себя на том, что слышит его вкрадчивый шаг, чувствует дыхание у себя на затылке, но каждый раз, стоило только обернуться, спутницей оказывалась пустота.
План, который леди Ластрик взрастила с таким трудом, разбился. Как хрупкая ваза иджальской работы, что когда-то была подарена ей братом. Фиранд трижды предупреждал, что фарфоровый сосуд слишком тонкий, но Катарина не смогла его уберечь. Ваза разбилась на многие мелкие осколки, которые было уже не собрать. Только теперь отчаяние Катарины не знало границ.
Фиранд отбыл в море с армадой, груженной разными товарами, а ей, несмотря на все протесты, велел оставаться дома. И Катарина знала, когда лучше не идти против воли брата. Достаточно того, что теперь ко всем несчастьям, добавилось еще одно. И звали его Яфа, рхельская царевна. После того, как Шиалистан привселюдно разоблачил Фарилиссу, более не было нужды принимать в свой дом обесчещенную девчонку. Катарина привыкла держать слово, но сделка перестала быть важной. По замыслу леди Ластрик, выдать рождение Нинэвель следовало после того, как рхельский шакал встал бы с нею под брачные молитвы. Тогда ему не нашлось бы слов, чтоб выбелить себя. Но Шиалистан откуда-то первым прознал о ее планах. Он всегда был на шаг вперед. Многоликий рассказывал: в тот день, когда они с бывшим советником наведались в храм Эрбата, что в Северной столице, Дратов бастард торопливо собирал пожитки и все кричал, что ничего не знает. Не мог же он и в самом деле быть озаренным божьей милостью и знать, кто и с какими намерениями придет по его гадкую душонку. Только тот клялся и божился всеми святыми ликами, что знать ничего не знает: получил птицу с письмом, где ему было велено поскорее уносить ноги из Сьёрга. Письмо то, стоило его прочесть, стало прахом, а вместе с ним и птица. Если только Дратов бастард с перепугу не тронулся умом. Катарина велела вызвать к себе мастера-волшебника, рассказала ему все, как передал Многоликий, и поставила один единственный вопрос: кто мог сотворить такое волшебство? Сама она мало что смыслила в чародействе, но еще с детства помнила многих волшебников, которые проходили через Замок на Пике. Кто-то оставался, кто-то сразу был отвергнут. Некоторые встречали в замке свою старость и мирную смерть. Как бы там ни был, но леди Ластрик нагляделась на всякие диковинки, чтоб понимать - то, о чем говорил бастард, никогда прежде не встречалось и не упоминалось.
Мастер-волшебник долго гладил бороду, украшенную золотыми шнурками, теребил край рукава тонкими сухими пальцами, и все больше хмурился.
- Только одна мне магия известна, чтоб превращала мертвое в живое, а живое - в мертвое. Темная богиня Шараяна дает такие чары своим волшебникам. - И скривился, неумело пряча за брезгливостью страх. Все презирали Шараяну, но все же ее и боялись.
- Откуда бы взяться в Артуме чародею с черной отметиной? - Леди Ластрик, по природе своей склонной подвергать сомнению все, прежде чем принимать на веру, слова волшебника показались выдумками. - Может, ты незнание свое прячешь, а?
Старик затрясся, побагровел точно ошпаренный рак. На покрасневшем лбу проступили белесые росчерки множества морщин.
- Госпожа, если ты не желаешь верить моим словам, то мне очень прискорбно, что я...
Она жестом велела ему умолкнуть. Слушать старческие стенания да глядеть, как немощный убивается в приступе ужаленной гордыни, Катарина не желала. Вместо того она велела ему сесть и замолкнуть, а сама подошла к окну и долго думала, прикидывая - откуда бы взяться в Северных землях черному волшебнику. Северяне, если и прославились по миру чем-то, кроме своего исполинского роста и мелкого ума, так же были известны как яростные ненавистники всякого, кого отметила Шараяна. Никто, на всех просторах Эзершата, до самых Краев мира, не почитал богиню Темной магии. Но в Народе драконов иногда прибегали к ее темной магии, а эфратийцы нарочно держали отмеченных Шараяной в зачарованных цепях, чтоб не гневить богиню смертью тех, кого она одарила. И только артумцы убивали всех, не глядя младенец то, или юная дева.
- Как думаешь, сильный то мог быть чародей? - Не отводя взгляда от грозного моря, спросила Катарина мастера-волшебника.
- Должно быть, госпожа, я темной магии вовсе никогда даже не трогал, знаю лишь, что иногда находил в древних книгах. В библиотеке твоего брата, господина Фиранда, есть такие редкие труды, что я могу теперь спокойно отправиться к Гартису, зная многие истины бытия.
Леди Ластрик понятия не имела, о каких книгах толкует чародей, потому все ж обернулась, чтоб обрушить на него свое недовольство. Неужто старик до сих пор не взял в толк, что нужно отвечать прямо, когда госпожа спрашивает?!
Тот, видать, мигом понял, что хватанул лишку, и поспешил ретироваться.
- Я хочу сказать, госпожа, что не так сильно знаком с черным волшебством и другими темными искусствами, которые дает своим отмеченным Шараяна, чтоб знать наверняка о том, что ты изволила спросить. Не хотел вводить тебя в заблуждение догадками, госпожа.
- Введи уж, - она снова повернулась к окну. Узкий проем в стене, зарешеченный с внешней стороны - здесь, в Замке на Пике, окна были не в чести.
- Это догадки только, госпожа, но возьму на себя смелось утверждать, что нужно обладать достаточного уровня мастерством, чтоб сотворить чародейство достаточной силы. Птица могла прилететь издалека, в Артуме бы только безумец стал так глупо выказывать себя. А раз так, то силы волшебника можно смело множить надвое.
Эфратиец? Или все же кто-то из Народа драконов? Леди Ластрик перебирала в голове всякие варианты. 'Нет, не в ту сторону я гляжу', - остановила себя Катарина. Что за выгода может быть у обоих народов в том, чтобы расстроить ее планы? Эфратийцы жили так же близко к южной части Края, как артумцы - к северной. И ровно так же, как они, чуть больше, чем полностью, сторонились остального мира. Впрочем, леди Ластрик отметила себе обязательно, еще раз изучить все семейное древо крови Гирама, чтоб увериться - не отыскались ли в жарких землях далекие наследники. В эту верилось мало, но таремка никогда ничего не сбрасывала со счетов, не перепроверив.
Народ драконов? Эти люди были едва ли не самой большой загадкой Эзершата, и в таинственности уступали разве что шайрам, с их бескрайними вековыми лесами. Наездники на ящерах, долговязые, плосконосые и нескладные, жили по своим собственным законам, без оглядки на остальных. Они с ящерами рождались, на ящерах же и умирали. Люди чешуи и камня. Кровосмешательство с другими народами у них каралось смертью. Разве что... Катарина так же не стала спешить отшвыривать их роль в игре за императорский престол.
- Если госпожа позволит мне, - несмело начал мастер волшебник, спрятал руки в широкие рукава мантии и как-то весь будто сжался.
- Говори, - приказала Катарина.
- Пусть мои слова не растревожат твой покой, но сдается мне, тут не обошлось без румийского черного колдовства.
Катарине пришлось прикусить себе язык, чтобы не выругаться. И как ей самой в голову не пришло в первую очередь подумать на этих отшельников, проклинаемых всем миром? Много-много лет назад, так давно, что не во всяких летописях сохранились о том упоминания, когда центром Эзершату была великая земля, плодородная и благодатная, самым великим государством была Шаймерия. Один из жреческих кланов осмелился пойти против воли богов, сотворил великий артефакт и с его помощью вернул к жизни мертвеца. Боги прокляли непокорных, покарали их вечным уродством и десятью десятками болезней, и сослали на самый далекий остров в Белом океане, лишив всякой связи с остальным миром. Все думали, что непокорные сгинут, выродившись. Шли годы, забывалось старое, шаймеры ушли в небытие, и из остатков великого народа вышли другие люди, которые построили другие города, собрали круг себя единодумцев и стали называться рхельцами, дасирийцами, таремцами и многими другими... Про сосланных жрецов и думать забыли, до тех пор пока однажды кому-то из купцов не взбрело в голову разведать о новых землях. Скоро он вернулся с вестью об острове, где живут изуродованные люди, которые называют себя румийцами,
