Фарцовщики
Игорь Калней был начинающий фарцовщиком. Фарцовщик — это коммерсант советского периода. Фарцовщиками называли людей, продававших дефицитные товары по рыночным ценам. Официальная пропаганда называла их спекулянтами, кровопийцами на теле трудового народа.
Но сама неповоротливая командно-административная система, способствовала появлению этих людей. Если есть спрос, будет и предложение. Это экономический закон.
Быть фарцовщиком было опасно. За это занятие грозило строгое наказание. Продажа товаров выше установленной государством цены (по ценам черного рынка) называлась спекуляцией. Это уголовное преступление, считали советские законотворцы. И тысячи людей, занимавшихся этим опасным бизнесом, были лишены свободы, исключены из учебных заведений.
Сейчас в России все по-другому. Все вернулось на свои места. Только и слышно — «будь предпринимателем», «создай свой бизнес».
Малый бизнес — важный элемент любой экономики. Вот такие у нас законы. То, что сегодня строго запрещено, завтра окажется важным для государства родом занятий. Не зря древние римляне считали, что частая смена законов подрывает доверие народа к праву и государству. Там законы практически не отменяли.
Фарцовщики постоянно подвергались большой опасности. Грозная статья Уголовного кодекса запрещала занятие таким родом деятельности. ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственностью) жестко расправлялся со спекулянтами всех мастей.
С другой стороны, уголовный мир пытался взять под контроль коммерсантов. В стране появился рэкет. «Коммерсов» грабили, обманывали, убивали. И советский обыватель не был в восторге от новоявленных бизнесменов. Многие считали, что виновники пустующих полок магазинов — фарцовщики. Кто-то считал их подонками, завидуя материальному благополучию.
Однако тот капитал, которые зарабатывали «челноки», не с неба падал. Это был тяжелый труд. Далекие поездки за товаром, полные опасностей. Новоявленные купцы частенько платили дань бандитам, милиции, подвергались нападению преступников, теряя весь товар и даже собственную жизнь. Что копилось, зарабатывалось, бралось взаймы под бешеные проценты — всего можно лишиться разом.
Игорь Калней был фарцовщиком. И в конце второго курса он предложил мне заниматься месте с ним.
— Жень, давай вместе начнем работать. Денег заработаем, по стране покатаемся.
Подумав немного, я согласился. На дворе был 1991 год. Капитализм уверенно шагал по нашей стране. Согласию на занятие коммерцией способствовало два неприятных инцидента, происшедших со мной в институте.
Первая неприятность — это тройка по психологии, которая незаслуженно, на мой взгляд, была поставлена «великим педагогом-психологом» Петровой. Произошло некоторое разочарование в учебе.
Вторая — это выговор, полученный в институте. Дисциплинарное взыскание был получен за конфликт с заместителем декана Юрием Павловичем Коноваловым. Самовлюбленный, молодой (ему было около 30 лет) замдекана, бывший комсомольский лидер контролировал строительство нового корпуса, где в очередной раз трудился наш курс.
Мы с Калнеем как раз шли по первому этажу, сделав порученную работу. Вдруг на нас, как коршун, налетел разгоряченный Коновалов и начал с кричать. В его «командном» голосе проскальзывали матерные выражения:
— Историки? Почему не работаем? Вы че ползете здесь как беременные тараканы? Бегом, я сказал! Я заместитель декана исторического факультета! — от сознания своего «величия», «значимости» Коновалова прямо распирало.
В это время рядом проходили какие-то молодые студентки. Услышав его слова, они весело рассмеялись.
Я не выдержал и довольно дерзко ответил:
— Ты что орешь, больной что ли?
От неожиданности он на некоторое время остолбенел, не веря своим ушам.
— Я замдекана, ты понял? Как твоя фамилия и номер группы?
— Суверов, группа 692.
— Я вас отстраняю от работы, — и он исчез так же неожиданно, как и появился. В этот же день он написал на меня заявление ректору и декану исторического факультета, расписав все чуть ли не как саботаж.
Через несколько дней после инцидента меня вызвали на заседание деканата. Однокурсники вяло отреагировали на этот конфликт, каждого волновали собственные проблемы. Хотя еще недавно некоторые из них жаловались в приватных разговорах о хамстве этого Юрия Павловича. И лишь Аркадий Караваев, мой одногруппник, предложил свою помощь.
— Давай, Евгений, я пойду на это заседание и скажу, что он нагло ведет себя и с другими студентами.
— Спасибо, Аркадий, но, боюсь, это мне не очень поможет, а тебе может навредить. Я сам разберусь.
И вот настал «час икс». Я стаю у кабинета, где проходит заседание деканата. Рассматривают дела разных нарушителей со старших курсов, я в очереди последний.
Вдруг выходит Зинаида Сергеевна Ионина и обращается ко мне:
— Тебе нужно перед Коноваловым извиниться.
— Не за что. Извиняться я перед ним не буду. Я считаю себя правым.
И вот заседание началось. Строгий декан зачитывает заявление Коновалова, где он в ярких красках обрисовывает мое «дерзкое» поведение. Мою версию слушать никто не хочет, похоже, они уже приняли решение.
— За такое поведение Суверова следовало бы отчислить. Но, посоветовавшись, мы решили объявить тебе выговор. Всё, свободен.
Я вышел пораженный. Было обидно за несправедливый выговор. И не приняли к сведению мою версию, что я не сдержался из-за поведения мелкого чиновника. Особенно было обидно, что меня хотели отчислить. За что, я не понимал. Я учился хорошо и замечаний по дисциплине у меня не было, занятий не пропускал.
Мучила горькая обида, мне думалось: «Это несправедливо! Никому я в институте не нужен…» В какой-то миг подумал даже бросить учебу в институте. Но эмоции постепенно поутихли: уходить из вуза было бы глупо, высшее образование никогда не помешает.
Вскоре мы с Калнеем покупали авиабилеты до Киева. Чтобы начать свой бизнес, нужен первоначальный капитал. До службы в армии я год работал фрезеровщиком на моторном заводе. Заработанные деньги складывал на сберегательную книжку. Накопилось чуть больше тысячи — неплохие деньги для советского периода, они и стали основой моего «капитала».
Но эти деньги начали уже быстро обесцениваться. Набирала обороты инфляция. А через несколько месяцев все вклады населения превратятся в пыль. Вот так, люди копили, экономили, поручая государству на хранение свои деньги, которые обесценились настолько, что на них ничего нельзя было купить. У моих родителей сгорели все сбережения. Если раньше на них можно было купить не один автомобиль, то теперь — пару бутылок водки.
Также в комиссионке продал за сто рублей свой шерстяной импортный костюм, в нем я ходил в школу. Кое-как набрал небольшую сумму, свой стартовый капитал.
И вот, в марте 1991 года, мы летим с Игорем на Украину, из Барнаула в Киев. От Киева на поезде до города Черновцы. Там большой базар, где нам предстоит закупить товар и вернуться обратно в свой город.
