неоднократно встречался с обвиняемым, чтобы обсудить вопросы импорта противодиабетических препаратов. Перед этими встречами ему предоставлялись материалы, они изучались. То есть министр был в курсе деятельности компании Артемьева. Значит, он должен и может быть свидетелем? Оказывается, нет. Почему? Ответ обвинения: “Поскольку ему не могут быть известны обстоятельства дела”. Артемьева приговорили к пятнадцати годам заключения за контрабанду противодиабетических препаратов. Наш журнал может только пообещать читателям, что пристально отследит, в чьи руки в итоге попадет компания, которой владел Артемьев».
— М-да… — Бравик почесал нос. — Хорошо, открывай второй файл.
— Вот, — сказал Худой, открыв «раровский» файл «piv».
Бравик наклонился к монитору, прищурившись, прочел текст, выпрямился и стал протирать очки.
— Ну, в общем, я ждал чего-то подобного, — тихо сказал он. — Было бы странно, если б в файлах не нашлось места для меня.
— Что ж, — сказал Гена, — ваше слово, товарищ маузер.
— Это эпикриз дяди Игоря, — сказал Бравик. — Но не настоящий, а опять вариация на тему. А «piv» значит «Пустовалов Игорь Викторович». Дядя Игорь.
— Твой родственник? — спросил Худой.
— Мой сосед по даче, — сказал Гена.
— Расскажи им про дядю Игоря, — сказал Бравик.
— Он друг нашей семьи, — сказал Гена. — Высокий, сутулый, на Олега Ефремова похож. Эрудит, книгочей, отлично владеет переплетным делом. Когда я был ребенком, он приохотил меня к чтению — деликатно, исподволь… Сначала Джек Лондон, Карл Май. Потом «Пушки острова Наварон», «Господин Никто», Станюкович, Марк Твен. Еще через пару лет — Мериме, Гоголь… К окончанию школы я читал Голсуорси. Я приходил к дяде Игорю в Неопалимовский два раза в неделю. Тетя Вика поила меня чаем, мы ели пирог с малиной, потом я шел к стеллажу и выбирал книги. И так со второго класса по десятый.
— Это он из тебя писателя сделал? — спросил Худой.
— Нет, не так… — Гена потер лоб. — Тут другое. В двадцать лет я с наслаждением читал Трифонова и Казакова. В двадцать сопливых лет. И Толстого я тогда уже читал, и Диккенса.
— Я от Диккенса засыпаю, — признался Худой.
— Когда у меня вышел «Пешеход под дождем», то первый экземпляр я надписал дяде Игорю, и горд был до чертиков. Три года назад он заболел, мне ничего не сказал, но мама каким-то образом узнала. Я сразу позвонил Бравику.
— Я что-то припоминаю, — сказал Никон.
— Опухоль мочевого пузыря с прорастанием в прямую кишку, — сказал Бравик. — Я положил Игоря Викторовича к себе и через неделю прооперировал.
— Он сильно кровил, — сказал Никон. — Да, точно, ты рассказывал.
— «Кровил»… — Бравик горько усмехнулся. — Это, знаешь ли, не просто «кровил». Такое кровотечение я видел раз пять, может быть, за всю жизнь. Там отовсюду текло, это был кошмар. Читай эпикриз, Ген. Начинай прямо с протокола операции.
Гена придвинул лэптоп и стал читать:
— «При мобилизации опухолевого конгломерата по задней поверхности прямой кишки развилось профузное кровотечение из сосудов крестцового сплетения. Попытки остановить кровотечение лигированием, коагуляцией и прошиванием были безуспешны. Кровопотеря приняла характер критической. Проводилась интраоперационная гемотрансфузия, трансфузия плазмы. Развились неконтролируемые нарушения гемодинамики, артериальная гипотензия, резистентная к адреналину и интенсивной трансфузии кровезаменителей, плазмы и эрмассы. Развился геморрагический шок, наступила асистолия. Реанимационные мероприятия эффекта не дали. Констатирована смерть».
Гена откинулся на спинку стула, закурил и спросил Бравика:
— Ну а на самом деле как было?
— Приблизительно так же. Но я успел снять его со стола. Вовремя остановился.
— Что значит «остановился»? Тебе там, насколько я понимаю, приходилось не «останавливаться», а «поторапливаться». Или нет?
Бравик не ответил. Он уставил глаза на пепельницу и тихо сопел.
— Что ты хотел сделать? — спросил Никон.
— Наддиафрагмальную эвисцерацию таза с формированием мочевого резервуара.
— У человека была опухоль мочевого пузыря с прорастанием в прямую кишку, — объяснил Никон Худому. — Толстый планировал удалить опухоль, сделать резекцию прямой кишки, удалить мочевой пузырь и предстательную железу, а затем выкроить из тонкой кишки мочевой резервуар.
— Коротко и просто, — сказал Худой и завел глаза.
— Когда я мобилизовал опухоль, то закровило так, что… — Бравик поджал губы. — Текло рекой. Остановить было невозможно, текло отовсюду. Я что-то хватал зажимами, жег, прошивал — бесполезно. Раз за разом поднимался уровень… — Он показал горизонтально поставленными ладонями, как толчками поднимался уровень крови в операционной ране. — Только уберем отсосом, попытаемся что-то увидеть, взять на зажимы — опять поднимается уровень…
В операционной громко хрюкал кровоотсос. Анестезиолог отвел взгляд от монитора с гемодинамическими показателями и укоризненно посмотрел на Бравика. Бригада работала пятый час, последние двадцать минут больной интенсивно кровил, давление было ниже нижнего. Ассистенты сушили салфетками и тупферами, Бравик коагулировал, зажимал москитами, шил — все без толку. Колпак Бравика промок на лбу, подмышки и спина тоже промокли.
Анестезиолог присел на корточки, посмотрел на уровень в емкости кровоотсоса и с нажимом сказал:
— Господа, наши возможности не беспредельны.
Бравик взял сигарету, но закуривать не стал. Понюхал сигарету и положил ее на стол.
— Надо было заканчивать, — сказал он. — Кровопотеря была критической, надо было любым способом останавливать кровотечение и уходить.
— Григорий Израилевич, заканчивайте! — потребовал анестезиолог. — Мы ищем его давление по полу!
— Я понимаю… — процедил Бравик. — Тань, еще москит.
Он схватил сосуд, потом прижег в двух местах, но рану заливало в секунду.
— Это уже шок, — сказал анестезиолог. — Что хотите делайте, только заканчивайте.
Бравик выпрямился, несколько секунд неподвижно постоял, маска западала и вздувалась в такт дыханию.
— Тань, дай простыню, — сказал он.
Сестра подала сложенную стерильную простыню, Бравик поместил ее в рану и прижал.
— Все, — сказал он. — Выводим анус и мочеточники.
— Я взял простыню и запихал в рану. Просто зажал там все вслепую. Сделал сигмостому, вывел мочеточники и ушился.
Бравик сидел в своем кабинете и печатал протокол.
«…АД снизилось до 70/35 мм Hg, были подключены вазопрессоры — без эффекта. Развился геморрагический шок. Принято решение о тугом тампонировании операционной раны простыней на 48–72 часа. Тампонированием кровотечение остановлено. Операция завершена формированием сигмостомы и уретерокутанеостом…»
