клавишу и сообщил, довольный: — А в итоге мы имеем почти в точности то, что я и предрекал: сто семьдесят шесть!
— И что это означает? — поинтересовался Еремеев.
— Несколько выше среднего. У Эйнштейна, скажем, было двести два.
— Ну, то же у Эйнштейна… — развел руками Еремеев.
— Кстати, двести два еще не предел, — прибавил мальчишка. — В последнее издание книги рекордов Гиннеса был занесен десятилетний школьник из Нигерии — у него 'ай кью' двести восемь.
Еремеев поинтересовался:
— А у тебя какой?
Мальчик едва заметно улыбнулся.
— Лучше-ка я не буду отвечать. — По этой улыбке Еремеев сделал для себя вывод, что тот юный нигериец тоже, вероятно, еще не предел по сравнению с его собеседником. — Во всяком случае, — добавил тот, — сто семьдесят шесть тоже относительно неплохо. Это означает, что с вами можно вести разговор где-то третьего уровня сложности.
— А первый, например, уровень сложности на кого рассчитан? — спросил Еремеев. — И какие еще бывают уровни? — Таким образом он хотел прояснить свое место на интеллектуальной лестнице.
— Ну о первом уровне не стоит и говорить, — ответил всезнайка-мальчуган, — на нем общаются разве только на митингах, на стадионах и в школах для умственно недоразвитых. Второй — это уровень, который обычно используют политики, включая президентов, всякие там вожди племен и прочие своекорыстные демагоги. Собственно, третий уровень — это начальный, при котором предполагается способность собеседника к абстрактному мышлению и его некоторая свобода от общепринятых догм. На четвертом добавляется умение делать парадоксальные выводы. Лишь на пятом уровне возможен разговор об истинной сути вещей. Что же касается шестого, то, боюсь, тут на обыденном языке и слова трудно подобрать для объяснения, да и собеседников, находящихся на этом уровне, я как-то до сих пор не встречал.
Еремеев, таким образом, находился где-то посередке. Даже на ступеньку повыше президентов, что было, пожалуй, вполне сносно.
— Хорошо, — сказал он, — в таком случае, не выходя за мой средненький третий уровень, объяснишь, быть может, наконец, зачем тебе понадобилось нынче маскироваться?
— Странный вопрос, — пожал плечами мальчик. — Разумеется, затем, чтобы меня не обнаружили, зачем же еще? Нетрудно было просчитать наиболее вероятные варианты, не так уж их и много, а среди них имелся и тот вариант, что вы сюда явитесь не один. А уж когда в поле зрения попало такси, ждущее вас на улице, тут сразу все стало ясно: вас — уж простите великодушно за некоторый вульгаризм — 'пасут'.
— Ладно… А от кого ты вообще прячешься? Если тебе что-то угрожает — может быть, я помогу?..
Однако мальчик его перебил:
— Знаете, боюсь, так мы с вами слишком далеко можем уйти в нашем разговоре. Позвольте мне свои проблемы решать самостоятельно. В действительности вас ведь, я полагаю, интересует не столько моя персона, сколько… совсем иная…
— Ирина!.. — выдохнул Еремеев. — Ты что-то знаешь о ней?
— Не больше того, что вы сейчас сказали, то есть того, что ее зовут Ирина, — ответил тот. — Но то, что некоторая персона вас действительно интересует и что она, по всей вероятности, исчезла, догадаться было, поверьте, не так уж тяжело.
Еремеев поинтересовался:
— И каким же образом?
— Самым элементарным. Я отсюда, — он указал на компьютер, — прослеживаю, кто проявляет интерес к сайту 'Исчезновения'. Ну а уж потом вычислить вас и выйти с вами на связь было делом вовсе пустяковым.
— Так сайт создал ты?
— Начал я. Но кто-то его постоянно пополняет, а вот кто — мне пока не удалось выяснить.
— Но если начал все-таки ты, позволь тогда спросить — зачем?
— Это особый разговор… — сказал он. — А у вас я вижу недавние царапины на лице. Могу предположить, что они появились неспроста.
— Да, — кивнул Еремеев, — в меня сегодня стреляли. То есть, — поправился, — не в меня, а в монитор моего компьютера. Кстати, выстрел произошел в тот самый момент, когда на экране появилось твое приглашение.
— Да, круто получилось, — нисколько не удивившись, произнес мальчик. И тут же прибавил: — Вы уж простите за словечко — нечаянно сорвалось. Право, ненавижу жаргонные словечки, но когда маскируешься, они сами прилипают к языку…
— Да уж куда как круто! — согласился Еремеев. — А ты себе представляешь, кто бы это мог быть?
— Весьма смутно, — проговорил вундеркинд. — Может, Вольный Охотник… Впрочем, кто знает…
Еремеев вспомнил, что нынче Небрат уже произносил это прозвище.
— И что это за Охотник такой? — спросил он.
Мальчик ответил нехотя:
— Не знаю, не знаю… Многие считают, что это всего лишь легенда, существующий на 'Ковчеге' фольклор… Не придавайте большого значения.
— А что еще за 'Ковчег' такой? — вконец перестал что-либо понимать Еремеев. — Он имеет какое-то отношение ко всем этим исчезновениям?
— Самое непосредственное… Но прежде надо бы уточнить само слово 'исчезновения'. Я бы сказал, в нашем случае это не вполне корректное понятие ввиду своей инверсионности.
Еремееву показалось, что его попросту дурачат.
— То есть? — спросил он.
— Простите, — сказал мальчик, — я, кажется, нечаянно перескочил на четвертый уровень. Но раз уж слово произнесено, то придется объяснить. Исчезнувшими вы, очевидно, называете тех, кого по тем или иным причинам не в силах лицезреть, не так ли?
— Ну, в общем-то… — проговорил Еремеев, хотя ему отнюдь не казалось, что это требует столь мудреного определения.
— Вот! — кивнул мальчик. — Но ведь и они точно так же, согласитесь, не в силах созерцать вас! Это означает, что вы для них — в такой же степени исчезнувший. Обычная инверсия. Так кого же в таком случае следует считать в действительности исчезнувшим, вас или упомянутую вами Ирину?
Еремеев подумал, что, видимо, четвертый уровень вправду оказался высоковат для него.
— Но ведь меня всегда можно найти, — не нашел он более веского аргумента.
— Здесь?.. — мальчик окинул взглядом подвальную залу. — Сомнительно.
Еремеев вспомнил заодно и затерявшуюся в просторах Москвы эту самую Щитораспределительную улицу, находившуюся снаружи, и впрямь почувствовал самого себя исчезнувшим из привычного окружающего мира.
— Но хотя бы скажи — ее похитили? — спросил он.
— Или напротив — помогли ей избежать похищения, — задумчиво проговорил вундеркинд.
— По-моему, — начал уже злиться Еремеев, — ты снова перепутал уровни и хочешь, чтобы я взобрался выше, чем позволяют мне мои сирые мозги. Как-нибудь поясни, будь любезен.
Мальчик вздохнул:
— Хорошо, попробую. Придется сделать это на одном примере. Представьте себе: жил некто на свете, с детства чувствовавший, что очень сильно отличается от остальных. Предположим, обладал 'ай кью' равным двумстам пятнадцати или даже двумстам восемнадцати. И был этот некто все время задумчив, ибо его интересовала истина, глубинная природа вещей… У этого 'некто' были родители, души в нем не чаявшие и, разумеется, как все родители, желавшие ему лишь добра. Но только это добро они понимали очень уж по-своему — чтобы их отпрыск был как все: играл в компьютерные игры, посещал дурацкие дискотеки, для их и своего спокойствия не замечал невежества учителей. А вершиной блага по нынешним
