завтра ужо будет им пуля!
— Где он только такое раскапывает?
— Нюх у него. Плюс, конечно, свои источники. Знает, в каких кругах вращаться. Ну и по женской тоже линии, не без того. Еще — всякие нищие, бомжи, с ними он тоже якшается. В общем, вроде Гиляровского: журналюга милостью Божьей!
— Ну-ка, поглядим… 'До сих пор было известно, что деньги обладают лишь одним из двух свойств: либо их нет, либо их не хватает, но общий закон сохранения денежной массы оставался так же незыблем, как открытый Ломоносовым закон сохранения вещества. Однако с переходом в двадцать первый век наши алхимики от правительства, кажется, что-то все-таки подправили в этом законе…' Молодец, лихо начал!
— Золотое перо!
— '…И долго еще будут многие удивляться — как же дематериализовались десятки миллиардов газонефтедолларов, которые за последние полтора года…' Все же, по-моему, начало чуть затянуто…
— Тут главное — сам факт. Это ж надо было такое раскопать!
— Г-м… '…строимые за Уралом циклопические сооружения, на фоне которых меркнут все подобные сооружения прошлого, от пирамиды Хеопса и Великой китайской стены до Беломорканала. 'Ковчег' — называется весь этот умопомрачительный проект. На предмет какого же потопа создается сей ковчег?..' Как-то больно уж… Не боишься, что он 'утку' запустил?
— Гусаров-то? Не-е, не такой человек.
— М-да… '…в стране, где более трех четвертей населения все еще живет за чертой бедности, где сама жизнь давно уже не является предметом первой необходимости, столь бессмысленное закапывание денег чревато в любой момент обернуться…' Ну это уж он в демагогию вдарился…
— Черт, это еще что?..
— Вы о чем?
— В окно посмотрите — вон, в масках, с автоматами… По чью, интересно, душу?
— Господи, да это ж к нам, никак!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Налоговая полиция! Всем стоять лицом к стене!
— Да в чем, собственно?..
— Сказано: стоять!
— Ребята, компьютеры-то при чем?.. У-у-й!.. Ты что ж, паскудник, делаешь?!..
— Не хочешь стоять — будешь лежать!
— У-у-й!.. По почкам-то, ирод, не бей!..
— Это тебе за 'паскудника'!.. А вот это тебе — за 'ирода'!
— Уй-уй-уй!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Живы, Пал Николаич?
— Лучше б окочурился… Что там?
— Полный разгром. Звери! Верстка пропала, компьютеры вынесли, за месяц не оправимся. А Гусарова с травмой черепа 'скорая' увезла… Дайте-ка помогу вам с пола-то подняться.
— Уй!.. Погоди, малость еще полежу…
* * *
Дорогая Софочка!
Тут совсем недавно я получил предложение…
…К сожалению, я не имею права об этом тебе писать, такое с самого начала было поставлено условие. Но не считай, пожалуйста…
Трудно все это объяснить, но уж поверь мне — существуют такие силы, которые…
…но если это произойдет, то знай — я все-таки решился…
* * *
— …'Решился'… А дальше что?
— Все, товарищ… господин подполковник. На этом записка обрывается.
— Ну а все-таки… Все-таки — на что же это такое ваш супруг решился?.. Запамятовал, как его фамилия…
— Одоевский! Одоевский Викентий Сергеевич. Врач-эндокринолог.
— Да, да, как же, Одоевский!.. Так на что же гражданин Одоевский, по-вашему, решился-то? Может, какие-то догадки?
— Да если б я сама понимала, господин подполковник! Записку эту случайно в столе у него обнаружила, уже после того, как он исчез.
— Успокойтесь вы, гражданка Одоевская! Тут уже рассказывали, наверно, вам, как оно в жизни-то бывает?
— Опять вы про этого деда в Сызрани! Но я же чувствую — тут совсем другое!
— Ну, 'чувствую' — это еще не аргумент. Тот, от которого жена — в Сызрань, тоже, знаете ли, 'чувствовал'.
— Перестаньте, никогда он мне не изменял! Двадцать четыре года вместе, душа в душу!.. Да и сами обстоятельства…
— М-да, обстоятельства вправду странные. На балкон, говорите, вышел?
— На балкон. В одной пижаме, на пять минут, покурить. И всё, бесследно!
— А балкон-то, я забыл, высоко? Не мог он — через балкон, как-нибудь по-тихому?
— О чем вы говорите! Господи, шестнадцатый же этаж у нас!
— И никакой пожарной лестницы?
— Да ваш лейтенант уже смотрел!.. А записку-то вам эту, может, на всякий случай отдать?
— Давайте. Мы ее — к делу…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Слышь, Пилипчук, ты у меня случаем в столе нынче не рылся?
— Была нужда!.. А что?
— Да пропала тут бумаженция одна — записка от мужа этой, что приходила.
— Он что, нашелся уже?
— Да нет — с концами. А записка… Ведь точно помню — в стол я ее…
— Может, в другой ящик?
— Во всех уже смотрел. Отсюда только за бутербродом вышел, минут десять всего отсутствовал… Куда ж это я ее мог?.. Пока меня не было, посторонние в отделение не заходили?
— Да только нищий какой—то минут пять в коридоре околачивался, пока Столбов его не шуганул — нам тут еще только вшей не хватало!.. Не-е, вряд ли это он. Может, ты все-таки на столе оставил — и ветром сдуло? На полу поискать… Важная хоть записка-то?
— Да хрен ее…
— Тогда и не ищи… А вот у меня пропажа… ума не приложу… Целая папенция! Может, здесь?
— Нет, сюда ты точно не заносил.
— Сам знаю, что не заносил, уж так, на всякий случай смотрю.
— А в папенции что?
— Да все эти дела с исчезновениями, туды их в качель!
— Может, оно и к лучшему, что пропала? Дела-то — чистые висяки.
