ли султана, а вокруг пляшут, наигрывая что-то на свирелях, слуги, похожие на насекомых или чудовищ Доре или Гойи. Мне так и хочется воскликнуть, подобно королю Лиру: «Аптекарь! Дай мне что-нибудь — смягчить воображенье!». Но это не воображение, это ужасная реальность. Я до сих пор помню слова, которые он сказал мне в Лондоне во время нашей последней встречи: «Ваши Бог и Иисус мертвы. Сейчас наша магия сильнее, потому что вернулись Древние». Временами моя вера слабеет, и я почти готов покориться ему. Это самое ужасное: пассивно, без борьбы и надежды соскальзывать к тому, чего боишься больше всего. Я стою на краю бездны и более не в силах сопротивляться демону, который нашептывает мне: «Прыгай, прыгай, прыгай…»
II
Вечером 26 июня 1914 года в купе номер 23 экспресса Базель — Цюрих собралось весьма странное трио джентльменов. Двое из них очень скоро начали подозревать, что третий не в своем уме.
— Дождь утих, — первым отважился нарушить молчание швейцарец, по виду доктор, вскоре после того, как поезд тронулся. Это было совершенно обыденное замечание, сделанное, конечно же, с намерением завязать непринужденный разговор.
— Ja, — холодно бросил русский, давая попять, что не склонен к пустой болтовне.
— Действительно, дождь кончился, — любезно согласился англичанин, вежливо улыбнувшись одними лишь краями губ. Его глаза оставались холодными и безжизненными, как у мумии.
Доктор на миг задержал свой взгляд на этой пустой улыбке и решил сменить направление разговора.
— Похоже, эрцгерцога Фердинанда везде встречают с радостью, — сказал он. — Может быть, теперь обстановка на Балканах наконец-то улучшится.
Русский скептически хмыкнул, на этот раз не удостоив собеседника даже словом.
— Политика — это сплошной маскарад, — сказал англичанин с той же вежливой улыбкой, которая никак не отразилась на его пустом, ускользающем взгляде.
Русский неожиданно отреагировал целой фразой:
— У всех маскарадов один и тот же смысл, — произнес он с отвратительной веселостью вурдалака, — и древние римляне это знали. Cui bono?
— «Кому это выгодно?» — перевел англичанин. — Кому же еще, как не дьяволу? — ответил он сам, издав нездоровый смешок, из тех, которые обычно заставляют сидящих рядом с опаской отодвинуться.
Русский внимательно посмотрел на англичанина, отмечая про себя симптомы нервного расстройства, которые доктор заметил уже давно.
— Дьявол, — произнес он убежденно, — это удобный миф, придуманный истинными носителями зла в этом мире.
С этими словами он развернул газету и углубился в чтение, ясно показывая этим, что не желает продолжать разговор. Доктор старался сохранять доброжелательный тон.
— Мало кто в наши дни верит в дьявола, — сказал он, думая про себя: Девять из десяти шизофреников уверены, что их преследует дьявол, а восемь из десяти непременно используют метафору с маскарадом.
— Мало кто в наши дни, — ответил англичанин с механической и оттого отвратительной улыбкой, — способен видеть дальше кончика своего носа.
— Вероятно, у вас есть веские причины утверждать это, — заметил доктор.
— Вы психиатр? — резко спросил англичанин.
Вот оно, подумал доктор, та поразительная интуиция, или экстрасенсорное восприятие, которую часто проявляют такие типы.
— Я врач, — ответил он осторожно, — и в самом деле занимаюсь лечением душевных и нервных расстройств — но не так, как это принято в традиционной психиатрии.
— Мне не нужен психиатр, — оскорбленным тоном сказал англичанин, игнорируя нежелание доктора принять этот ярлык.
— А кто сказал, что он вам нужен? — спросил доктор. — Видите ли, мой отец был священником, и мне просто интересно, почему вы так страстно верите в существование дьявола в наш просвещенный век, когда большинство образованных людей скорее согласится с мнением нашего циничного спутника, закрывшегося газетой.
Из-за газеты донеслось скептическое хмыкание.
— Вы когда-нибудь видели, как исчезает человек, буквально растворяется в воздухе? — спросил англичанин.
— Нет, — ответил доктор.
— Тогда не говорите, что мне нужен психиатр, — сказал англичанин. — Возможно, психиатр нужен этому миру… возможно, он нужен Господу Богу… но я — я уверен в реальности того, что видел своими глазами.
— Вы видели, как человек исчез во время представления иллюзиониста в цирке? — мягко поинтересовался доктор. — Это и в самом деле производит сильное впечатление. Теперь я понимаю, почему вы боялись, что вам никто не поверит.
— Вы смеетесь надо мной, — упрекнул его англичанин. — Я видел очень многое… и я знаю… заговор, который управляет всем. У меня были все доказательства, а потом они просто исчезли. Люди, почтовые ящики, все… все исчезло с лица земли в одночасье…
Одночасье, одночасье, одночасье: всем показалось, что колеса поезда подхватили ритм этого слова.
— Наверное, вы действительно пережили что-то ужасное, — сказал доктор. — Но, видимо, шок помешал вам хорошо запомнить подробности того, что с вами произошло?
Одночасье, одночасье, одночасье: продолжали выстукивать колеса.
— Я видел то, что видел, — твердо произнес англичанин, вставая. — Извините, — добавил он, выходя из купе.
Доктор посмотрел на русского, который все еще прятался за развернутой газетой.
— Вы ходили в Базеле на концерт Бетховена? — спросил он приветливо.
— У меня есть более важные дела, — ответил русский отрывисто и холодно, переворачивая страницу газеты и углубляясь в чтение с преувеличенным интересом.
Доктор сдался. Один умалишенный, другой невежливый: веселая же мне предстоит поездка, подумал он.
Англичанин вернулся с сонными глазами, скрючился в своем углу и вскоре уснул. Лауданум, или какой-то другой опиат, определил доктор. Что ж, это в лучшем случае острый невроз.
Одночасье, одночасье, одночасье: повторяли колеса. Доктор решил, что ему самому было бы неплохо вздремнуть.
Что-то резко вырвало его из полудремы; открыв глаза, он увидел, что русский непроизвольно сжимает его руку. Потом он услышал голос англичанина:
— Нет… нет… я не пойду в сад… нет, не надо… О Боже, Джоунз, эта тварь… перепончатые крылья… огромный красный глаз… Да поможет нам Бог, Джоунз…
— Он совершенно безумен, — заметил русский.
— Приступ острого беспокойства, — поправил его доктор. — Ему просто снится кошмар…
— По-по-подвяз… — пытался выдавить из себя англичанин во сне.
Русский смущенно отпустил руку доктора.
— Вы, верно, видите нечто подобное по несколько раз в день, сказал он. — А я к таким вещам не привычен.
— Да, мне приходится иметь дело с бредящими наяву, — сказал доктор. — Но они такие же люди, как мы, и тоже заслуживают сочувствия.
— Никто из его класса не заслуживает сочувствия, — с прежней холодностью произнес русский и отодвинулся в свой угол.
— Незримая Коллегия, — продолжал бормотать англичанин. Теперь его речь напоминала бессмысленную скороговорку шизофреника. — То появляется, то исчезает… растворяется прямо в воздухе… в воздухе прозрачном.
