таким скучным, что я, извинившись, ушел рано, сел на пароход и отправился повидать Альбу. К тому времени, когда мы прикончили бутылку вина и наговорились, я опоздал на последний пароход, и она оставила меня у себя — отчитав за то, что я так и остался плохим мальчишкой.
— Сразу видно, что она была просто счастлива повидать вас, — осторожно заметила Линнет, переваривая услышанное. Макс ди Анджели отправляется на великосветский ужин, а оказывается в гостях у своей старой няньки — явно испытывая взаимную любовь и удовольствие.
— Хотелось бы надеяться. Альба заменила мне мать, — сказал он с глубоким и неожиданным чувством. — Моя родная мать умерла, когда я был маленьким, и я видел отца гораздо меньше, чем Косима видит меня. Фактически между нами всегда была дистанция. Именно Альба выслушивала мои жалобы, промывала мои разбитые коленки и разнимала нас в драках, когда могла. Она была моим якорем.
Он говорил спокойным, мягким тоном, и Линнет не сомневалась, что он говорит правду, не только о своем довольно грустном детстве, но и о том, что он делал вчера вечером. Если бы всегда все было так просто, если бы она всегда была уверена в его откровенности и искренности…
— Почему ты загрустила? Если жалеешь меня как обездоленного ребенка, можешь оставить свое сочувствие при себе, — сказал он почти шутливо. — Я получал все самое лучшее — и в смысле образования, и в бытовом смысле — и я был единственным наследником своего отца.
— Можно быть обездоленным и в другом смысле, — заметила она, но он лишь улыбнулся и неожиданно, к ее удивлению, взял ее за руку.
— Сейчас единственное, чего мне хочется, — это поесть, — уверенно сказал он. Глядя на многочисленные рестораны с террасами, заполненными обедающими, которые явно получали удовольствие и от еды и от компании, он сказал: — Это мне напоминает зоопарк. Я знаю место поспокойнее, где превосходно кормят.
Линнет была так ошеломлена его жизнерадостным и в первый раз лишенным сарказма настроением, что не стала протестовать, когда он повел ее через мост вниз по тихому переулку. Переулок казался пустынным, и не верилось, что здесь где-то может быть ресторан, но Макс свернул под арку и повел ее по сумрачной галерее, которая вывела в крошечный дворик.
Во дворике стояло не больше полудюжины столов, покрытых скатертями в бело-розовую клетку, два из которых были заняты, толстые плети вьющихся растений покрывали стены, пчелы лениво жужжали над яркими цветами в кадках, и над всем этим было безоблачное голубое небо.
— Здесь не заказывают, — объяснил Макс, когда улыбающаяся девушка подвела их к столу. — Едят то, что подают. И еда всегда вкусная.
Он оказался прав. Сначала им подали жареные пирожки со шпинатом и сыром рикотта, а потом принесли блюдо, которого Линнет не знала.
— Фиори ди уккини, — засмеялся Макс, заметив ее недоумение. — Обжаренные в масле цветы тыквы. Не бойся — они вполне съедобны. Смотри. — Он забросил один из них себе в рот, съел и смотрел, как она сделала то же самое, обнаружив, что они нежны и восхитительны на вкус.
На второе была великолепная бродетти, или рыбная солянка из креветок, устриц, а также разнообразных видов рыбы, приправленная шафраном и томатами. К этому блюду подали белое вино в простом глиняном кувшине, и завершала еду корзиночка булочек.
— Это было превосходно! — сказала Линнет, чувствуя, что слегка переела. — Но если кто-то из посетителей не любит рыбу!..
— А-а, нужно относиться к еде, как к поиску приключений, и разнообразить свои вкусы, — сказал Макс. — Такие рестораны не для малодушных и привередливых.
— Ты бывал здесь с женой? — услышала она свой голос, сама удивившись смелости, на которую решилась, переводя разговор на запретную тему. И в первый раз он не нахмурился при упоминании жены.
— С Джоанной? Господи, конечно нет — для нее такое место было слишком низкопошибным, — беззаботно сказал он. — Джоанна ходила только в «Гритти Пэлас» и никуда больше. Так, что у нас дальше? Линнет, ты, конечно, одолеешь простое «гранита аль аранчиа»?
И она действительно одолела, так как это была всего лишь вода со льдом, но с изумительным ароматом свежевыжатого апельсинового сока.
Ты рисковала, сказала она себе, заговорив о Джоанне, но это почему-то сошло тебе с рук.
Встретившись с ней взглядом, когда они пили уже по второй чашке прекрасного кофе, он сказал:
— Странная штука жизнь, правда?
— Что ты имеешь в виду? — Она надеялась, что он не заметил, как дрогнул ее голос.
— Например, — он задумчиво поиграл щипчиками для сахара, — вот ты сидишь здесь, в ресторане на Бурано, вместо того чтобы заниматься с маэстро Донетти. Присматриваешь за моей дочерью, вместо того чтобы петь арии Верди и Моцарта. Год назад разве мог один из нас даже представить себе такое?
— Нет, — спокойно ответила Линнет.
Год назад она еще пела. Трагедия, которая погубила ее голос, тогда еще не произошла. Год назад еще была жива Джоанна. Он не знал, что скоро станет вдовцом. И вот они здесь. Внезапно Линнет ощутила, что ее переполняет радость жизни, пульс ее бьется учащенно, ей и стыдно за то, что она испытывает такую жизнерадостность, и в то же время она благодарна судьбе за это чувство.
Что из того, что она все еще не может петь, и кто знает, будет ли она вообще когда-нибудь петь? Но она жива и сидит здесь, с этим мужчиной, ест простую вкусную пищу под голубым небом, и спину ей греет солнце…
— Для тебя, наверное, было страшным ударом, когда была погублена твоя карьера, — сказал он. — Ты, наверное, была талантлива, если Донетти взял тебя в ученицы.
Она пожала плечами.
— Тогда я была просто убита. Мне остается только ждать, надеяться и не очень зацикливаться на этом, — сказала она. — Бывают трагедии и пострашнее.
Она не стала распространяться на эту тему, но он, наверное, догадался, на что она намекает.
— Я бесплатно поделюсь с тобой одной мыслью, Линнет, — сказал он каким-то странным тоном, спокойным, но в то же время полным сдерживаемых чувств. — Большинство из нас может справиться с самыми серьезными катастрофами в жизни. Гораздо труднее осознавать, что упущены возможности, что не случилось того, чего ты ждал или о чем мечтал. Просчеты в планах. Ошибки. Вот что приносит больше всего боли.
Он жестом подозвал официантку и положил банкноты и монеты на тарелку, которую она принесла.
— Большое спасибо!
Линнет молча наблюдала за ним. Она все еще находилась под впечатлением его слов, и не решалась ни добавить что-нибудь к тому, что он сказал, ни спросить его о чем-либо. День и так был полон сюрпризов, начиная с откровенности Дины утром и кончая восхитительным обедом в этом очаровательном ресторанчике в обществе Макса. Он повернулся к ней, и широкая, соблазнительная улыбка озарила его лицо.
— На сегодня лекция окончена, — сказал он, умышленно подтрунивая над собой. — Небольшая прогулка — хороший способ избавиться от последствий чревоугодия и слишком серьезного отношения к жизни.
Они пошли назад вдоль каналов к набережной с причалами, но до отправления парохода еще оставалось время, поэтому они продолжали прогулку — мимо лужайки с деревьями и железными скамейками, направляясь в ту часть острова, которая выглядела необитаемой — земля, заросшая высокой травой, птичий гомон и уединение.
Макс сел на землю, глядя вдаль, и после недолгого колебания Линнет присела рядом с ним. Вокруг был покой, и они могли вообразить себя единственными людьми на острове. Или во всем мире… И, может быть, впервые Линнет почувствовала себя с ним раскованно, как будто они достигли барьера и перешагнули через него.
— Такие минуты покоя большая редкость, — сказал он, и ей стало жутко, что он прочитал ее мысли. — Особенно для тебя и меня, Линнет, а?
Он повернулся к ней вполоборота и, протянув руку, поднял длинный локон ее волос, задев за щеку.
