обладала непоколебимой уверенностью и самообладанием, но эти качества были у многих лжепророков. Сигизмунд знал об этом, но истины блекли, когда он вспоминал Киилер в облицованном камнем коридоре.
— Она просто стояла там и смотрела на меня, словно поджидала, точнее, знала, что я приду.
Она улыбалась — он помнил это. Понимающая улыбка на хрупком личике, слишком молодом для излучаемого спокойствия. Девушка кивнула, как будто отвечая на незаданный вопрос.
— Вы хотите что-то спросить.
— Что она сказала? — спросил Дорн, и воспоминания уступили место реальности инвестиария и голосу отца.
— Достаточно, чтобы я пришёл к вам, повелитель, и попросил о возвращении на Терру.
— И чего же оказалось достаточно для такой просьбы?
Вопрос эхом отозвался в ушах капитана. Пауза затянулась, наполняя Сигизмунда яркими впечатлениями: прекрасным качеством оуслитового постамента в десяти шагах за спиной отца, шелестом колеблющейся от лёгкого бриза ткани на статуе. Он чувствовал десятки ароматов ветра, остатки дыма и пыли, приближающийся дождь. Астартес внезапно понял, что это запахи из полузабытой жизни — краткого детства в кочующих лагерях на Ионическом плато. Запах утраченного дома. Он и не думал о нём, позабытом за суетой десятилетий. И удивился, почему вспомнил именно сейчас.
Первый капитан посмотрел прямо в глаза Рогалу Дорну.
— Она не просто сказала мне. Она сделала так, что я увидел, — Сигизмунд замолчал, вспоминая лицо Эуфратии.
— Вы должны решить, — печально произнесла девушка.
— Война придёт на Терру.
— Пожалуй, к этому выводу ты мог прийти и без видения, — произнёс примарх, указывая рукой на воина. Жест выглядел угрожающим, словно направленное в грудь оружие. — Не ты ли сказал, что Гор попытается победить нас, не атакуя Терру? Теперь ты говоришь то, что я понял и без твоей помощи, и ещё выдаёшь это за откровение.
— Я надеялся, что вы не согласились бы со мной, повелитель. Что есть другой вариант развития событий, — Имперский Кулак печально покачал головой. — Его нет. Я не могу сомневаться в вашем суждении, что Гор принесёт войну на Терру. Но это не доказывает ошибочность моего выбора, а наоборот.
Примарх отвёл взгляд, лицо полу скрыла наступающая ночь.
— Не факт, что предатели придут сюда, но вероятность велика, — продолжал Сигизмунд и вспомнил.
— Вы должны выбрать, — сказала она. Астартес собрался приказать ей вернуться в каюту и заодно держать лживый язык за зубами.
— Вы должны выбрать своё будущее и будущее вашего легиона, Сигизмунд, первый капитан Имперских Кулаков.
От сказанного он застыл на месте. Страх наполнил его — давно позабытый, чуждый и болезненно сильный.
— Вы должны выбрать своё место. Выполнить приказ или стоять рядом с отцом до конца.
— Конца чего? — выдавил капитан.
— Конца всего сущего.
Сигизмунд продолжал смотреть на отца, когда говорил, пытаясь понять, какое впечатление производит его речь.
— Когда она говорила, казалось, что я видел сказанное, — слова принимали в разуме вид размытых видений, подобно обрывкам сновидений или ярким кошмарам. — Я видел. Всё было реальным.
От несметного количества кораблей небо словно покрылось металлом. Огонь изливался подобно тропическому ливню. Груды бронированных тел были высотой с титанов, которые шествовали среди них. Сотни тысяч, миллионы, неисчислимые орды врагов прорывались за разрушенные стены. Крылья ангела покраснели от бликов пожаров во дворце.
— Они придут сюда, их будет так много, что они затмят солнце и не будет видно землю, а нас будет мало, отец.
— Мало или много — пусть приходят, — прорычал Дорн.
— Нас будет мало, а их, их будет слишком много, чтобы мы смогли победить. В этот момент мы узрим свою гибель.
Имперские Кулаки падали с почерневших стен, словно лился поток изломанных и окровавленных тел. Столбы дыма достигали судов в небесах. А враги всё прибывали. Корабли расстреливали своих сбитых собратьев, чтобы освободить место для высадки новых войск.
— Вы должны понять последствия, — продолжала Эуфратия. Пока она говорила, Сигизмунд увидел истину. Вселенная это бесконечная война. Империум обернулся против себя, и стало лишь вопросом времени, когда всё сведётся к единственной битве на лезвии меча.
— Так и будет, отец, — тихо произнёс первый капитан. — Наступит последний час Империума. Я увидел его, поверил и понял, что должен сделать выбор.
Новая картина предстала перед мысленным взором: его собственный труп дрейфует в пустоте, безжизненный и обледеневший на окраине звёздной системы — её название позабудут в будущем, которого он не увидит.
— Я выбрал вернуться сюда с вами, — несколько дней ушло, чтобы разобраться в себе: просеять через интуицию и взвесить аргументы. Он пытался забыть сказанное летописцем и вызванные её словами видения. Но вероятность, что всё сбудется, прочно сидела в разуме. Какой ещё исход мог быть в галактике, где Гор восстал против Империума?
— Что за иной путь? — спрашивает он.
Девушка покачала головой:
— Смерть, Сигизмунд. Смерть и гибель вдали под светом неизвестной звезды. Одинокий и позабытый.
Она ушла, оставив его в тихом коридоре.
— Именно поэтому я вернулся на Терру. Я сказал, что нужен вам здесь и это правда, — Дорн по-прежнему не смотрел на первого капитана. — Пусть приходят. Я буду стоять рядом с вами, отец.
Примарх молчал, его лицо казалось неподвижным отражением каменной статуи, что обозревала инвестиарий. Он пристально рассматривал сына, глаза казалось пронзали наступающие сумерки.
Сигизмунд не мог отвести взгляд.
“Я выбрал, я выбрал быть здесь”.
Дорн выдохнул вечерний воздух. Согнул левую руку и наблюдал, как двигаются пальцы в бронированной перчатке. Посмотрел на сына. Астартес увидел в глазах отца холод и ледяной блеск. Возникло желание пасть на колени, попробовать новыми словами смягчить сказанное ранее. Примарх открыл рот и медленно заговорил. Голос был подобен шёпоту надвигающейся бури.
— Ты предал меня, — произнёс Рогал Дорн. Первый капитан вздрогнул. Ощущение было такое, словно исчезли все рефлексы и контроль. Если примарх и заметил эффект от сказанного, то всё равно не остановился.
— Нас создали, чтобы служить. Такова наша цель, — слова эхом отразились от наклонных каменных рядов амфитеатра. Отец дрожал, как будто сдерживал внутри огромные силы. Это было самое ужасное зрелище в жизни Сигизмунда.
— Каждый примарх, каждый сын примарха существует, чтобы служить Империуму. И ни для чего больше, — Дорн сделал несколько шагов, и казалось, стал больше, чем статуи его братьев. — Наш выбор — не наш выбор, наша судьба — не наша судьба, не мы определяем её. Твоя воля — моя, а через меня — Императора. Я верил тебе, а ты растратил доверие на гордость и суеверия.
Имперский Кулак обрёл дар речи.
— Я стою рядом с вами, — слова звучали грубо и незнакомо, как будто говорил кто-то другой. — И буду сражаться с врагами Империума, пока не погибну.
— Ты поверил лжи шарлатанки и демагога, претендующей на власть, от которой мы стремимся освободить человечество. Я отдал тебе приказ, а ты пренебрёг им. Твой долг быть не тут, а среди звёзд.
— Даже если судьба войны решится здесь, повелитель? — Сигизмунд не мог поверить, что возражает — слова сами вырвались. — Я видел. Я знаю, что так и будет.
— Такая уверенность, столь мало сомнений, — тихо ответил примарх. Астартес почувствовал опасность в подобной мягкости. — Ты убиваешь будущее. Обрекаешь своим пессимизмом и высокомерием.
— Я стремлюсь только служить, — в отчаянии произнёс первый капитан.
— Ты считаешь, что тебя коснулась рука судьбы. Ты считаешь, что видишь яснее, чем я, чем Император.
Имперский Кулак услышал осуждение в этих словах и подумал о Горе, непостижимых причинах его нападения на Империум, и об остальных статуях с закрытыми лицами.
Дорн кивнул, словно увидел, какая мысль сформировалась в разуме сына:
— Это качества предателя.
— Я не предатель, — возразил Сигизмунд, но сам услышал, насколько его слова звучат неуверенно, словно доносятся издалека. Он не смотрел на отца, не мог смотреть.
— Нет? Я сказал, что твой долг подчиняться, а не обманывать. Я говорю, что будущее, которое ты считаешь неизбежным — ложь. Я уже ответил тебе, но ты не понял. Высокомерие, — примарх словно выплюнул последнее слово и посмотрел на статую Гора. — Наша цель ясна. Мы не люди, у которых есть такая роскошь, как выбор. Мы воины Императора. Мы живём, чтобы служить, а не вершить собственные судьбы. Не принимая эту истину, мы очерняем свет, ради распространения которого нас сотворили. Дело не только в том, на чьей стороне ты сражаешься, но и почему.
“Гор. Он говорит о нём, но этими же словами выносит приговор и мне”.
Внезапно он осознал, что понял структуру мыслей отца: выверенные выводы и непоколебимая, как горы, вера. Нерушимая логика.
“Пути назад нет, он не может не осудить меня. Что я наделал?”
— Я служу Империуму, — голос капитана дрогнул.
— Ты служишь собственной гордыне, — выплюнул Дорн.
Астартес чуть было не потерял самообладание. Он ощущал опустошённость. Не осталось ни уверенности, ни пламени сделавшими его тем, кем он был.
“Киилер ошиблась. Именно этот выбор ведёт к смерти и забвению. Остался только один выход”.
— Повелитель, — Сигизмунд начал опускаться на колени.
— Стоять, — взревел Дорн, — ты не имеешь никакого права преклонять предо мной колени.
Астартес обнажил
