очень разочарован, что его выступление «повисло в воздухе».
И<рина> В<ладимировна> показала мне Ваше письмо: Вы — тем более что Вы совсем не из «парижан» (обычное обвинение «парижан»: они, мол, все один за другого по личным соображениям) — ответили как раз то, что нужно было сказать по этому поводу.
Смоленский, как я слышал, еще не говорит, но ему вставили серебряную трубку (как в свое время о. С. Булгакову, который мог кое-как после этого говорить). С<моленский> еще в клинике — под «наблюдением». Зайцев, думаю, именно потому и объявил его «первым», чтобы обратить на него внимание публики. Сбор для Смоленского прошел очень хорошо; впрочем, в стихах Зайцев не очень разбирается, думает, что единственным критерием для суждения о стихах является: «нравится — не нравится», и печатает в «Р<усской> м<ысли»> Бог знает каких поэтов. Но Вы правы, что у нас развелось слишком много «величайших» и что «действительно лучших лягают» — и затирают.
Свечникова (молодой человек неопрятного вида, не без таланта) я знал в начале 20-х годов. Он вскоре вернулся в Сов<етскую> Россию.
Нельдихен[281] же (писавший комические, важно-глупые стихи: «О женщины, полуаршинные куклы с мягкими губами…»), — петербуржец, я знаю только по рассказам.
Хотелось бы увидеть новые стихи Моршена. О Елагине у меня сложилось мнение: талантлив, даже очень талантлив, но вряд ли станет настоящим поэтом, т. к. ему мешает отсутствие вкуса и погоня за дешевым успехом. Кленовский, со всей его тематикой начала XX века и срывами («Коня четыре…», «нажать курок…» и т. п.), все же гораздо культурнее и умнее Елагина. Получаете ли Вы «Грани»? В ближайшем № — 44-м — будет моя статья о зарубежной поэзии 1920-60 гг. и подбор стихотворений многих поэтов[282].
Желаю Вам всего доброго.
Ваш Ю. Терапиано
52
17. VI.60
Дорогой Владимир Федорович,
Мне кажется, список «за» (включая Ю. Т<ерапиано>) перевешивает Завалишина. Не знаю его хорошо, но то, что приходилось встречать, не вызывает у меня большого доверия к его вкусу и даже вообще к его возможности судить о поэзии.
Что же касается Э. Райса — его-то я знаю хорошо! Он одаренный, но хаотично-сумбурный человек, а о поэзии судить никакого права не имеет. Зная множество языков и не чувствуя по-настоящему ни одного, он все время изрекает парадоксы, вроде того, что все мировые прозаики — плохое искусство, лучший поэт эпохи, мол, «X» — к<акой>-то совсем неведомый графоман (называет имя — о, это имя!) и т. п.
Но дело не в оценках, дело в том, что главный враг Ваш сейчас — Вы. Понятно: Вам пришлось работать в университетском плане; Вы много писали о поэтах; Вы как-то заставили самого себя забыть о поэзии. Поэтому ограничусь кратким пожеланием: пора Вам об этом вспомнить.
Ваше «письмо о Рафальском» наделало здесь (в Европе) шума. Одни (друзья Рафальского — Померанцев, Корвин-Пиотровский) рычат; особенно — по поводу человеческой стороны, т. е. о неосведомленности: «какое это имеет отношение к делу?», другие — цитирую один из отзывов, Вас. Сумбатова[283] (поэт, живущий в Италии): «А вот отповедь Ульянову в статье Ананьина мне понравилась. Понравилась и недавно прочтенная в НРС отповедь Рафальскому в статье Маркова». Сумбатов далеко не один, а особенно злит сторонников Рафальского, что Вы попали в точку.
А то, что тон Ваш — резкий — это, конечно, производит впечатление на читателя: «Эффектная ругань», как сказала одна поэтесса, «всегда доходит». Ирина Владимировна передала мне чек на 97 дол<ларов>, его разменяли в конторе «Русской мысли» и положили деньги в папку Г. Иванова.
Сбор здесь идет плохо — помешало то, что как раз когда мы начали сбор, случилась беда со Смоленским, пришлось приостановить сбор на Иванова и заняться Смоленским, а сейчас уже не то, лето, все едут на каникулы, им не до того.
М<ожет> быть, осенью удастся снова расшевелить людей, а пока, на лето, сбор замер.
Ирина Владимировна устраивает вечер 25 июня, посвященный старому Петербургу, воспоминаниям о «Цехе поэтов» и т. п.
Увидим, каков будет результат.
Здоровье ее по-прежнему хромает, она никак не может избавиться от различных недомоганий, и, что печальнее всего, ей трудно работать, нет сил.
Прежде она писала с большой легкостью, а сейчас даже над небольшой статьей — сидит — переписывает — нет энергии.
Нужно ей поехать на отдых — м. б., после вечера это окажется возможным.
То, что Вы пишете о Лифтоне — забавно и интересно. Ведь такому человеку ничего бы не стоило издавать 2–3 хороших альманаха в год, а это было бы взамен загубленных «Опытов». Поэтому, когда он вернется, «воспитывайте» его, ведь ему, первому, такие альманахи откроют дверь в литературу. А если в L<os> A<ngeles е> есть еще «два-три» Лифтона, то это — клад для будущего зарубежной литературы. Ведь так «началась» и «Рифма».
Моя статья об Индии[284] — элементарна, т. е. приспосабливал ее для предполагаемого читателя «там».
«Грани» вообще все же хотят быть живыми, а не только «являться не хуже “С<овременных> записок”» (т. е. тяготеть к началу 30-х годов), как «Н<овый> ж<урнал>».
№ 44, со стихами зарубежных поэтов за 40 лет, выйдет в июле.
Хорошо будет, если Вы дадите в «Грани» статью — или стихи.
Собираюсь на неделю к морю в конце июня и в начале июля, а И<рина> Н<иколаевна> вчера уехала в деревню — ей нельзя к морю (легкие).
Крепко жму руку и желаю Вам всего доброго.
Ваш Ю. Терапиано
Ирина Владимировна шлет привет.
Здесь Ю.П. Иваск. Сегодня буду у него и надеюсь познакомиться с его женой Тамарой Георгиевной, стихи которой давно в «Возрождении» мне понравились[285].
53
19. VII.60
Дорогой Владимир Федорович,
Завтра уезжаю к морю; взял отпуск в газете, т. е. не буду писать до середины августа.
Интересно, есть ли у Моршена новые стихи?
И есть ли у Вас?
Этот вопрос — не только платонический; есть одна литературная возможность у Ирины Владимировны, но пусть она сама об этом говорит.
