заклинание в моей собственной спальне.
Потому что она по-настоящему верит во всё это дерьмо.
То есть. Господи… не произносите имя Господа всуе.
Акселль не обращала на меня внимания, бормоча что-то вроде песни себе под нос, передвигаясь по комнате.
Держа в другой руке кристалл, какие продаются в научных магазинах, она водила им по оконной раме, пока пела.
Я растерялась.
Не могла ничего с этим поделать.
В этот момент моя жизнь стала казаться чрезвычайным абсолютным безумием.
Не говоря ни слова, я развернулась и выбежала из этой квартиры, вниз по дороге через ворота.
Затем я оказалась на узкой улочке с движущимися не спеша машинами, туристами, уличными артистами.
Всё это было уже чересчур, и я прижала руку ко рту, чтобы не расплакаться.
Я ненавидела это место! Я хотела быть там, где нормально! Я хотела быть дома! Хотя Уэлсфорд и не является полностью свободной от фриков зоной, однако мне не пришлось бы подсчитывать их на улице прямо перед моим домом.
В глазах помутнело и я споткнулась о паребрик.
Мне некуда было идти, некуда спрятаться.
При мысли об убежище мне вспомнилась церковь, а церковь напомнила мне о месте, которое я обнаружила пару дней назад: небольшой скрытый садик за высокой кирпичной стеной.
Он примыкал к
католической церкви на улице Питерс — между квартирой Акселль и небольшим продовольственным магазином на углу, где я отоваривалась.
Быстрым шагом по вымощенной кирпичом дорожке я направилась туда.
Когда я пришла, то вжалась лицом в маленькую железную решетку в стене высотой примерно пять футов (~152 см).
Пройдя эту длинную кирпичную стену, я сдвинула в сторону плющ и обнаружила небольшую деревянную дверь, изготовленную для креолов двести лет тому назад.
Без колебаний я рывком отодвинула задвижку и с усилием надавила на дверь до тех пор, пока она не открылась.
Затем я проскользнула под плющом, очутившись в спокойном, уединенном мире.
Садик был маленьким, где-то футов шестьдесят (~18,3 кв. метра) площадью, граничащий с задней стороны с церковью, с одного бока — с частной дорогой, с другого — с приходом, а спереди — с улицей.
И несмотря на то, что единственным, отделявшим меня от остального мира, было семифутовое (~двухметровое) кирпичное ограждение, это место казалось неестественно тихим, отчужденным, каким-то не от мира сего.
Я быстро огляделась.
Несколько окон выходило в сад, однако я чувствовала себя в безопасности, наедине самой с собой.
Под индийской сиренью, с отшелушившейся шелковистыми чешуйками корой, стояла древняя мраморная скамья, на которую я и рухнула, закрыв лицо руками.
Я не издавала ни звука, лишь горячие слезы текли из глаз, образовывая изогнутые ручейки на моих локтях.
Я ожидала, что в любую минуту кто-нибудь может похлопать меня по плечу и сказать, что садик является частной собственностью и что я должна уйти. Однако никто этого не сделал, и я лежала, скрюченная на этой ледяной мраморной скамье, в течение долгого времени, мысленно выкрикивая варианты фразы: «
В конце концов, после того, как мои руки онемели, а бедро перестало ощущаться, я медленно распрямилась.
Чувствуя себя мокрой, опухшей и сопливой, я вытерла нос рукавом своей блузки.
— Попробуй это.
Ошарашенная, практически потеряв равновесие, я отпрыгнула на спинку скамьи.
К моему полнейшему унижению, парень примерно моего возраста протягивал мне накрахмаленный белый носовой платок.
— Как давно ты здесь? — потребовала я, явно понимая, на кого, как это не прискорбно, я должна быть похожа: раскрасневшееся лицо, опухшие глаза — Рудольф-красный-нос.
— Достаточно давно, чтобы понять, что тебе может понадобиться платок, — нескладно ответил он, осторожно помахав им передо мной.
Ладно.
Одно из двух: или платок или пятно на рукаве.
Без всякой учтивости я взяла платок и вытерла им нос, промокнула глаза.
Что теперь? Кто-нибудь возвращает использованные носовые платки? Дерьмо.
Парень разрешил мою дилемму, взяв платок из моей руки и встав.
Он подошел к маленькому фонтанчику, который я даже не заметила.
Тонкие потоки воды стекали по обеим протянутым рукам скандинавской Девы Марии, увенчанной голубой лентой.
Парень намочил платок и вернулся, отжимая его.
Я вздохнула и взяла платок снова, и раз уж эта ситуация зашла уже слишком далеко для меня, чтобы выпутаться, я обтерла холодной, влажной тканью лицо, чувствуя себя в миллион раз лучше.
— Спасибо, — поблагодарила я, всё еще неспособная взглянуть на него.
— Не за что, — без приглашения, он сел рядом со мной.
Я была не в настроении заводить друзей, поэтому просто делала вид, что его здесь нет.
Теперь, немного успокоившись, я рассмотрела фонтан. Различные цветы, растущие в несколько неопрятных вазонах.
Узкие проходы, выложенные изрядно потертым кирпичом, соединялись вокруг фонтана в тропинчатый узел.
Маленькие птички щебетали в густых зарослях кустарников, маскирующих кирпичные стены изнутри.
Воздух здесь до сих пор сохранял влажность и был чуточку прохладнее, чем на улице снаружи.
Некоторые стены плотно обросли вьющимися растениями, среди темно-зеленых листьев которых виднелись интенсивно пахнущие сливочно-белые цветы.
— Жасмин из Южной Америки, — сказал парень, словно знал, куда я смотрела.
Он быстро опустился на колени и отщипнул свежий белый цветок с небольшого кустика.
Окончательно рассмотрев его черты, я заметила, что у него темно-каштановые волосы, практически черные, и он высокий, вероятно, почти шесть футов ростом (183 см).
— Гардения, — он протянул цветок мне, и я приняла его, вдыхая аромат
Почти невыносимо сладкий — слишком насыщенный запах для одного цветка.
Но восхитительный… и я спрятала цветок за ухом, отчего парень слегка засмеялся.
Я ухитрилась улыбнуться.
— Мне кажется, я нарушаю границы чужих владений, — сказала я.
— Мне кажется, мы оба, — согласился он, — Но я обожаю приходить сюда по вечерам, чтобы спрятаться от толпы и жары.
— Ты работаешь в этой церкви? — спросила я.
— Нет. Но я живу вон там, — он указал на трехэтажное здание по соседству, — Я не собирался шпионить за тобой. Но подумал, вдруг ты заболела…
— Нет, — хмуро сказала я, думая о Болезни под названием «Новый Орлеан».
— Понимаю, — мягко произнес он. — Иногда всё это слишком… — у него была четко поставленная,
