правильная речь, словно после окончания английской школы.
Я взглянула на него, в его глаза, думая, действительно ли он способен понять.
Нет, КОНЕЧНО, нет.
Я встала и еще раз намочила носовой платок в фонтане.
Опустившись перед фонтаном на колени, я отжала эту тонкую ткань и еще раз промокнула ею лицо и шею.
— Придется мне носить такой же платок, — сказала я, прижимая его ко лбу.
— Ты не привыкла к жаре, — заметил парень.
— Нет, я из Коннектикута, — объяснила я, — Я здесь лишь пару недель. И привыкла, что мой воздух действительно ощущается как воздух.
Он рассмеялся, отклонив голову назад.
Я поняла, что он действительно симпатичный: гладкая и загорелая шея… Я представила, какого цвета его грудь.
Ощутив, как от этой мысли мое лицо бросило в жар, смущенная, я опустила глаза.
Когда я снова подняла взгляд, он пристально наблюдал за мной.
— Говорят, жара сводит людей с ума, — его голос звучал очень тихо в этом уединенном саду.
— Вот почему так много преступлений, совершается здесь при вспышках гнева, спровоцированных жарой, которая давит, расшатывает нервы. Вдруг, внезапно, ты осознаешь — что лучший друг приставил нож к твоему горлу.
Я слегка подтормаживала, в то время как его голос медленно растекался по моим венам, как наркотик, успокаивая, умиротворяя, унося прочь неукротимую боль.
— Что ты делаешь? — серьезно спросила я, и на мгновение вспышка удивления блеснула в его глазах.
Он опять засмеялся, и не было никакого сомнения — в его взгляде я заметила восторг.
Влечение.
— Я говорил метафорически. К счастью, пока я не похищал девушек моих лучших друзей.
На секунду я представила, что гуляю с безымянным лучшим другом и вдруг встречаю этого парня, чувствую электрическое притяжение и понимаю, что вскоре он украдет меня отсюда.
Я вздрогнула.
— Как тебя зовут? — спросил он, его слова звучали так нежно, как шелест листвы.
— Таис, — ответила я.
— Та ис, — Он встал и протянул мне руку.
Я взглянула на него, прямые черты лица, темные брови, скрывающие невообразимые глаза.
И взяла его за руку.
Как в сказке, он поднес мою ладошку к своим губам, оставляя на ней шепот поцелуя.
— Мое почтение, Таис, — сказал он, пробуждая каждое нервное окончание, которое у меня есть. — Меня зовут Люк.
— Люк, — чуть слышно повторила я.
— Приходи сюда еще, как можно скорее, — сказал он, глядя на меня, словно фотографируя черты лица, — Я буду ждать тебя.
— Не знаю, когда это случится, — защитилась я.
— Это случится скоро, — уверенно заявил он, и я знала, что он прав.
10. Я согрешил.
— Прости меня, Отец, я согрешил, — прошептал Марсель.
Такие привычные слова, предвосхищающие утешающее прощение.
В этой темной кабинке он полностью был собой, и всё было в порядке.
— Прошла неделя с моей последней исповеди.
— Есть поступки, в которых ты хочешь признаться, сын мой? — Брат Эрик. Всегда понимающий.
— Да, Отец, — пробормотал Марсель. — Я испытал гнев. Сильный гнев.
— Гнев сам по себе — не грех, Марсель, — произнес Брат Эрик. — Только когда ты наслаждаешься им или действуешь, под его воздействием, разве нет?
— Я боюсь… смогу ли я противостоять этому гневу? Он может привести к… насилию.
Вот, сказано.
— Насилию?
Марсель сделал глубокий вдох.
— Со мной связались прежние… коллеги. Я пытался оставить этих людей в прошлом, Отец. Старался избегать их. Я приехал сюда. Эти люди не признают нашего Господа. Они играют с… судьбой. Они обладают дьявольской силой, — Марсель почувствовал, как сжимается горло.
Он закрыл глаза, вспоминая эту силу, как она струилась по его рукам, как прекрасен казался мир, когда он владел ею.
— Объясни, о каком насилии идет речь, сын, — попросил Брат Эрик.
— Если я увижу их или, в особенности, одного из них, то боюсь, что причиню ему вред, — Холодный пот проступил на лбу Марселя.
Да, Бог слушает, но Он может быть не единственным.
Что за риск берет на себя Марсель… Он осмотрелся вокруг себя, заключенного в темную кабинку.
— Причинишь ему вред от гнева?
— Да, — ответил Марсель, — За попытку заставить меня отречься от того, что правильно.
— Неужели он так угрожает тебе, молодой человек, что ради своей защиты ты можешь уничтожить его?
— Да, — прошептал Марсель.
— И ты не видишь иного пути, Марсель?
— Я могу никогда больше не встречаться с ним, — предложил Марсель, — Могу отказаться ехать к нему, помогать ему.
— Он попросил твоей помощи?
— Пока нет. Но я думаю, что попросит. Он попросил о встрече со мной.
— Возможно, он изменил свои взгляды? — предположил Брат Эрик.
— Нет, — уверенно заявил Марсель. Тогда что же он хочет от тебя?
— Мою… силу, — слова были настолько тихими, что едва проникли за самодельную деревянную ширму.
— Никто не способен забрать твою силу, Марсель.
Мгновенно Марсель осознал, что этот разговор бессмыслен, что Брат Эрик никогда не смог бы понять, что здесь для него нет спасения.
Он почти плакал.
Ему требовалась сильная рука, чтобы удержать его, чтобы сказать: «Мы не позволим тебе уйти».
Но Церковь полностью основана на свободе воли.
Как объяснить, что порой его воля в действительности не принадлежит ему самому.
«Лжец», — Совесть низким леденящим голосом дразнила его изнутри, — «Твоя воля принадлежит только тебе. Тебе нравится эта мощь, Марсель. Тебе нравится владеть ею. Ты обожаешь ощущение жизни, энергии, чистой силы, исходящих от тебя, из твоих рук. Тебе нравится то, что ты способен делать с нею. Тебе нравится то, что ты способен делать с другими».
«Нет! Нет, не нравится! Ты врешь», — рыдал Марсель, закрыв лицо руками.
«Марсель. Это не обязательно плохо, Марсель», — говорила Совесть, — «Вспомни: нет ни хорошего, ни плохого — лишь размышление делает всё таковым. Ты можешь использовать свою силу во благо. Ты можешь убедить других. Так или иначе, они нуждаются в том, чтобы быть хорошими. Дело только в Дедале,
