– Хочу снегоход… – заканючила девочка.
– Как папа скажет, – перевела стрелку мама.
– Ну ладно, – разрешил отец. – Только недолго.
Отец не в состоянии был отказать дочери. Не мог перед ней устоять.
Валентин поднялся. Решил сделать один круг. Вечернее поле под луной – тоже красиво. Небо как поле. И поле – пустынное, как небо. И светящийся объемный круг луны.
Цыгане спросили: есть ли лыжи? Лыжи, конечно, нашлись.
Все гости вывалились из дома на свежий воздух, выкатились этаким шумным шаром. Ни одного проходного лица. Каждый – многокаратный, как бриллиант. Валентин приглашал гостей – необязательно публичных. Мог затесаться и учитель, и врач, и массажист. Но это был первоклассный учитель и супермассажист. Валентин любил высоких профессионалов. Он находил смысл жизни в том, чтобы хорошо делать свое дело. Дойти до самой верхней планки. А иначе – бессмысленно.
Валентин вывел снегоход на лыжню. Сел за руль. Девочка в середину, мама – третья. Девочку и маму звали одинаково: Ольга. Видимо, муж любил жену и хотел почаще слышать ее имя.
Валентин включил мотор, и заснеженная земля ринулась под колеса.
– Потише, – попросила Ольга-старшая, но Валентин не подчинился. Ему захотелось скорости – той самой, запредельной. Где они еще получат такой адреналин, эти нежные, избалованные, парниковые…
Луна стояла полным кругом. Снег светился – то ли от луны, то ли от собственной белизны.
Валентин выжал педаль до конца. Снегоход устремился, как самолет на взлетной полосе, набирая ярость и отчаяние внутри себя. Сейчас взлетит, и – к луне.
Да, да, вот она – труба, серо-дымчатая, округлая. Вот оно – дребезжание, похожее на духовой оркестр, даже просачивается мелодия: марш «Прощание славянки». Сквозь дребезжание далекий крик: «Не на-а- адо, Валик, не на-а-а…»
Еще секунда – и экипаж врежется в слепящий свет и закачается в невесомости… И действительно: невесомость. Под животом снегохода – пустота, несколько тошнотворных секунд – и выключили свет. Черно и тихо. А потом не стало ничего – ни темноты, ни тишины. Вытащили вилку из розетки.
Пара цыган, Алексей и Маша, бежали на лыжах по проторенной лыжне. Снегоход оставил удобный след, не надо прокладывать новый.
След довел до обрыва и пропал. А где же снегоход? Ничего не понятно.
Они подошли к самому краю. Заглянули.
На уровне глаза, в отдалении, – верхушка мощной сосны. В ее ветках застрял снегоход. А три неподвижных тела раскиданы на дне обрыва, под сосной.
Снегоход покачивался в ветках, было страшно, что упадет. Тела лежали неподвижно, без всяких признаков жизни.
– Караул, – тихо произнес Алексей.
– Надо в «скорую» звонить, – приказала Маша.
– А как мы объясним адрес?
Маша огляделась по сторонам. Действительно: поле, середина страны, и как сюда проедет «скорая»? Машина застрянет в высоких снегах.
Для начала надо вытащить несчастных из оврага. Другого выхода нет. Иначе надо вызывать МЧС.
Алексей и Маша освободились от лыж и стали спускаться на дно оврага. Они были ребята молодые, спортивные и сильные.
Маша и Алексей сняли с себя шарфы, связали их наподобие веревок. Осторожно вытащили каждого наверх.
Через два часа все трое были доставлены на дачу. И уже с дачи позвонили в «скорую помощь» и продиктовали адрес.
«Скорая» приехала довольно быстро из подмосковного города Дмитров. Врачи установили: женщина мертва – травмы, несовместимые с жизнью.
Девочка – переломы ребер и правого колена.
Мужчина (Валентин) – разрыв селезенки и черепно-мозговая травма. Валентин ударился головой о сосну. Девочка ударилась о Валентина – это смягчило удар. Что произошло с женщиной – уже не имело значения. Голова и лицо были смяты.
Седой Егоров ничего не мог понять. Только что его девочки вышли из дома – здоровые и веселые, и вот вернулись – одна мертвая, другая искалеченная. Как это возможно? И почему они?
Егоров немножко сошел с ума. Это выражалось в его полном спокойствии, как будто все случившееся не имело к нему никакого отношения.
Жену Егорова хоронили на третий день по православному обряду. Грим оказался невозможен. Ее голова и лицо были обернуты белым тюлем.
Муж выглядел собранным и адекватным. Распоряжался, как администратор. Никто не знал, что у него внутри.
Егоров постоянно возвращался в ту роковую точку, когда девочка закапризничала: хочу снегоход…
Надо было ответить: в другой раз. Надо было сказать: нет. Запрещаю. И все были бы целы и здоровы. Судьба-катастрофа прошла бы стороной, ушла, не собрав своего черного урожая, удалилась бы ни с чем, перешла к другим.
Похороны отвлекали, требовали каких-то действий: звонить, заказывать и платить, платить… Деньги текли рекой.
Время от времени Егоров выныривал из суеты на поверхность. Все осознавал. Было бы легче покончить с собой, отрубиться ото всего, но он нужен был дочери. Он не смел оставить ее круглой сиротой.
В углу зала стояла Валентина. Она прилетела из Америки. Решила прийти на похороны Ольги Егоровой.
Это решение далось ей нелегко. С одной стороны, несчастный случай, и никто не виноват. Валентин сам пострадал и сам находится одной ногой в могиле.
С другой стороны, Валентин был за рулем, не справился с управлением. Это называется – убийство по неосторожности. Уголовное дело.
Так или иначе, кто-то должен отвечать. Ольга Егорова села на снегоход живая и здоровая. А сейчас лежит в гробу.
Пришедшие провожать поглядывали на Валентину. Чего, спрашивается, пришла? Она боялась, что кто-нибудь подойдет и плюнет ей в лицо. Или прямо скажет: «А ты зачем пришла?»
Она не знала, как ответить на этот вопрос. Может быть, подставить плечо под тяжелый гроб. Не буквально. Там было кому выносить. Может быть, не хотела прятаться. А скорее всего, была представителем Валентина. Он не может быть по уважительным причинам. Он умирает. Значит, Валентина – вместо мужа как ближайшее доверенное лицо.
Валентин лежал в Центральной клинической больнице. Ему удалили селезенку. Он находился в сумеречном сознании, практически умирал. Время от времени его тело сотрясала крупная дрожь. Лейкоциты в крови превышали норму в сто раз.
Валентина решила, пока не поздно, вывезти мужа к западным врачам. Жена заказчика дала координаты лучшей клиники в Германии. Противная, а помогла в критический момент.
Германия ближе. До Америки Валентин мог не долететь.
Жена заказчика организовала специальный санитарный самолет. У нее было все схвачено на крайний случай. И вот он настал, этот крайний случай.
Самолет был оборудован, как палата интенсивной терапии: капельница, приборы, все светится, тикает.
Валентина сидела у изголовья мужа, вжавшись в стену. Самолетик – маленький, почти игрушечный. За бортом – бездна вселенной. Он летел надо всеми воздушными коридорами, высоко-высоко, вровень со звездами, – такой игрушечный, такой беззащитный. Вот сейчас что-то случится, и погибнут оба сразу – Валентин и Валентина, и кому будут нужны трое детей? Никому. Ни одному человеку. Так думала Валентина и кляла эту дачу со снегоходом, бесконтрольную жизнь, вседозволенность. И она сама хороша. Бросила мужа одного, а он как подросток в переходном возрасте. Все хочется попробовать и успеть. Женился рано,
