На крики прибежала Ольга.
– Что случилось? – кинулась она к любовнику.
– Он оступился и упал. Сам виноват. Надо было доски нормальные покупать, а эти вон, все с гвоздями, – сказала Вета матери. – Ничего, до свадьбы заживет. Правда, Юрик?
Юрик зажимал рукой рану и скрипел зубами.
Вета вышла из сарая и пошла в дом – переодеться и поесть.
На дороге сигналила машина. Вета вышла за ворота. Оказалось, что гудели ей. Ребята ехали на плотину.
– А это кто? – спросила Вета свою вчерашнюю знакомую. Она кивнула в сторону одного из парней.
– Сашка, что ли? – ответила та. – Он с Ленкой-Скутером.
– А почему она Скутер? – спросила Вета.
– Не помню уже. Их дом стоит там, где раньше хутор был. Была Ленка с хутора, потом стала Ленкой- Скутер.
– Смешно. А у них роман?
– Да какой там роман? Трахнул ее здесь на плотине. Но она на него запала. Как напьется, лезет к нему. А до этого он спал с Риткой-Панадолом. Вон та, с жопой, перетянутой стрингами.
– А почему она Панадол?
– Потому что в аптеке работает. Провизором. Но у Ритки хахаль есть. Сашка голый по поселку убегал, когда тот неожиданно нагрянул.
– А тут у всех прозвища?
– Да нет, не у всех.
– А кого еще как зовут?
– Лизку прозвали Плотвой.
– Почему Плотвой?
– А на том участке, который Ненашевы купили, раньше девка жила. Ее Плотвой звали. Блядь местная. Ну, не блядь, но давала всем. Ну и Лизке ее прозвище перешло вместе с домом.
Вечером они опять собрались у костра. Часа в три утра решили расходиться. Сашка пошел провожать Вету. Им было по пути. Вета ежилась от холода, и Сашка отдал ей свой свитер. Свитер пах костром.
– Не хочу домой идти, – сказала Вета.
– Не проблема, пошли ко мне, – предложил Сашка,
– Неудобно как-то.
– Да ладно. Через веранду пройдем, мои не проснутся.
– Ладно.
Они дошли до Сашкиного дома. Пробрались в его комнату. Сашка светил зажигалкой. Легли вместе на широкую кровать. И сразу же уснули. Утром Вета проснулась одна. Джинсы натерли живот. Сашки не было. Со двора доносились голоса. Вета лежала и думала, как выйти, чтобы не заметили его родители. Вспомнила, как они пробирались через открытое окно. Она встала, открыла окно и спрыгнула на траву. От Сашкиного до своего дома она бежала. Почему бежала? Никто не гнался.
Дома никого не было. «Наверное, на станцию за продуктами поехали», – подумала Вета и пошла в душ. Только успела надеть чистую футболку, как со стороны ворот кто-то начал сигналить. Вета вышла посмотреть. За воротами на мотоцикле сидел Сашка.
– Привет, ты куда испарилась? – спросил он.
– Вылезла через окно, – сказала Вета.
– А чего через дверь не вышла?
– Не знаю.
– Ладно, поехали.
– Куда?
– Увидишь.
Вета села на мотоцикл. Они доехали до берега реки.
– Пойдем купаться? – предложил Сашка.
– У меня купальника нет.
– Ну и что?
Речка, тишина, песок, ощущение спокойствия – было хорошо.
– Поехали ко мне, – предложил Сашка.
– Поехали, – согласилась Вета.
При дневном свете она рассмотрела их участок. Большой, заросший крапивой и старыми кустами малины. За пластмассовым столом сидела женщина необъятных размеров и резала огурцы. Дорезала и потянулась к помидорам. Потом ей понадобилась бутылка масла, стоявшая здесь же на прикрытой клеенкой тумбочке. Женщина не дотянулась и стала тяжело вылезать из пластмассового стула. Она вытаскивала себя по частям, как будто снимая с себя этот стул. Взяла масло и тяжело плюхнулась назад. На земле остались глубокие следы – ямки, продавленные ножками.
– Мам, это Вета, – сказал Сашка и ушел в дом.
– Здрасьте, – сказала Вета женщине.
– Здравствуй, ты дочь Ольги? – спросила женщина.
– Да, – ответила Вета.
– Скажи Юрке, чтобы больше водку Генке не привозил, – сказала Сашкина мама, намазала себе хлеб маслом и стала с удовольствием есть только что нарезанный салат.
– Хорошо, скажу, – ответила Вета. Кто такой Генка, она не знала.
Откуда-то из кустов вышла старушка в купальнике. Маленькая, поджарая, шустрая. Старушка на ходу растиралась полотенцем.
– Все жрешь? – спросила старушка, проходя мимо Сашкиной матери. Старушка сунула нос в чашку с салатом. – Я же просила не лить столько масла.
Сашкина мать даже жевать не перестала. Старушка скрылась в доме. С другой стороны участка появился мужчина.
– Раюша, а Сашка вернулся? – спросил мужчина.
– Да, а что? – Сашкина мать доедала салат.
– Надо бы на станцию съездить, – сказал мужчина.
– Обойдешься.
– Заказик бы обмыть.
– Сделай сначала, потом обмывать будешь.
– Раюш, а поесть есть что?
– Уже нет. – Толстая женщина запихнула в рот последнюю ложку салата.
– О, здравствуйте, а вы кто? – Мужчина увидел Вету.
– Это Вета, Ольгина дочь, – сказала Сашкина мать.
– Светочка, а Юра дома? – оживился мужчина. Вета поняла, что он и есть Генка.
– Не знаю, – сказала Вета. – Я Вета.
– Да, да, Светочка. Пойду к нему схожу, – доложил мужчина и пошел к калитке. По дороге ткнулся в старую яблоню.
Старушка – Ариадна, именно так она просила себя называть, – оказалась Сашкиной бабушкой, матерью его отца, некогда известной в профессиональных кругах скульпторшей. Ариадна всю жизнь лепила лошадей. То ли по стечению обстоятельств, то ли усилиями Ариадны, жили они в доме напротив ипподрома, в четырехкомнатной квартире, не считая двух кладовок, с маленькими комнатками и узкими темными коридорами. Одну комнату занимала огромная кровать, на которой спала Рая – Сашкина мать. Другая комната была Сашкиной. Третья – окнами на ипподром – Ариадны. Четвертая была приспособлена под мастерскую. Гена – Сашкин отец – спал в кладовке.
Хозяйкой квартиры и главой семьи была Ариадна. Невестку она ненавидела. Внука любила, как любят не очень способных, но очаровательных бездельников. Сына считала талантливым, но безвольным.
Гена пошел по стопам матери – стал скульптором. Но лепил не лошадей, а собак. Пока существовал Советский Союз, у Гены были выставки и деньги. Гену сломал рынок. Он умел лепить собак, но не умел их
