наблюдать за этим необратимым процессом. И она приняла решение – прежде чем она утратила способность принимать какие бы то ни было решения.
– Решение уйти из жизни?
– Да, решение умереть так, как ей казалось достойным.
– И ты ей помог?
– Послушай, я с ней беседовал на эту тему, отрицать не стану.
– Как она ушла из жизни?
– Серонал. Доктор прописал как снотворное. Она не принимала – копила. Девяносто маленьких красных капсул. Она точно знала смертельную дозу.
– Почему в отеле «Ритц-Карлтон»?
– Мать его очень любила. Девочкой она ходила туда с отцом – пить чай с пирожными. А когда вышла замуж против воли отца – они поссорились, разорвали отношения на многие годы. Практически до конца его жизни они не разговаривали друг с другом. Но детские впечатления остались для нее святы. Она мне не раз показывала место, где девочкой сидела с отцом в ресторане «Ритц-Карлтон» – у окна с видом на парк. Она могла описать во всех подробностях тогдашние голубые занавески, кобальтовую синь стаканов, весь роскошный зал ресторана. О, для нее это было особенное место, чудесное место!
– А где был ты, когда она приняла девяносто капсул серонала?
– А где, по-твоему, я должен был быть?
– Почему ты никому не сказал, что Данцигер расспрашивал тебя о самоубийстве твоей матери?
– Я опасался, что все повернется подобным образом. И оно подобным образом действительно повернулось!
– Своей ложью ты только усугубил ситуацию.
– Да, я солгал. Да, я усугубил ситуацию. Мне очень жаль, что я так поступил.
– Что тебе жаль – это понятно.
Казалось, на мгновение человек в Кэролайн возобладал. Ее взгляд потеплел, и она стала похожа на ту женщину, которая несколько дней назад первой обняла и поцеловала меня.
Но это мгновение закончилось так быстро, что я сразу же засомневался – не привиделось ли мне.
– Больше ты ничего не желаешь сказать?
– Похоже на то.
Это прозвучало патетично, с надрывом. Да, я был обижен. Да, я был оскорблен. Да, я был растерян.
– В таком случае закончим. Я тебя выслушала. Я выполнила твою просьбу.
– Где твой отец? Не могу его найти. Не могу до него дозвониться.
– Бен, я настоятельно прошу ни меня, ни моего отца телефонными звонками не беспокоить.
Я покосился на Керта, который во время всего разговора сидел в сторонке молчаливым истуканом.
– Кэролайн, мы можем хотя бы минуту поговорить наедине?
– Нет. Это решительно исключено.
Перед тем как встать, Кэролайн помолчала и добавила другим, человеческим голосом:
– Я очень разочарована в тебе, Бен. Я всерьез думала, что ты можешь стать кем-то в моей жизни. Я очень разочарована.
27
Епископальная церковь Кэлвери Пентекостал изначально была синагогой и называлась Храм Бет Адонаи.
Блеклые буквы первого названия еще можно было различить на архитраве. И прочие приметы синагоги сохранились. Шестиконечные звезды Давида в кованой ограде. За новыми оконными решетками – витражи со сценами из Ветхого Завета: Адам и Ева покидают рай, Исаак приносит в жертву своего сына, Моисей получает ковчег завета на горе Синай. Там и тут добавлена христианская символика, но в очень скромном количестве. Что говорит о крайней бедности прихода. Каковы прихожане – таков и приход. Если евреи вдруг решат вернуться в Мишн-Флэтс, синагогу они восстановят в течение буквально нескольких часов.
Я направился в церковь сразу после душераздирающего разговора с Кэролайн.
В последние дни я повадился ежедневно заходить в бывшую синагогу и часами болтаться возле нее – в надежде поймать Брекстона. Но теперь цель у меня была другая.
Я не знал, куда мне податься, где лучше всего сосредоточиться и обдумать дурацкую переделку, в которую я угодил. Ноги сами повели в церковь – разве храм не есть то святилище, под защиту стен которого в прежние времена бежали отверженные! Тот, кто преступил светский закон, прячась в храме, мог не бояться возмездия. Это архаичное чувство вдруг всплыло во мне. Оттолкнутый людьми спешит к Богу. Хорошенькие мысли для атеиста!
Я вошел в церковь через исполинский дверной проем. Внутри было прохладно и сыро. Несмотря на трещины в стенах, храм внутри производил величественное впечатление.
Я в задумчивости прошелся между рядами скамеек к алтарю. Затем совершил уже привычный мне обход церкви – в поисках Брекстона я заглядывал в каждый темный угол, дергал каждую дверь. Нигде никого. Ни в ризнице, ни в прочих помещениях. В комнатках и чуланчиках застоялый воздух, запах пыли и тлена. Впечатление, что тут никто не бывает и не живет – кроме Бога.
