Гордоном станут длиннее.
Она грешница. Нет никаких сомнений в том, что она счастлива: ее окружала плотная оболочка умиротворения. И уже ничто не казалось отвратительным — даже вид хлопающей на ветру запятнанной простыни, которую вывесили из окна их спальни.
Она поспешила в храм. Хотя священник и был недоволен тем, что она пропустила утреннюю мессу, он провел ее в часовню и начал короткую службу. В церкви в этот момент находились только монахини и младшие священнослужители, но так как она была госпожой замка, они все прервали свои дела и участвовали в службе вместе с ней. Джемма причастилась из золотого потира и приняла небольшой кусочек хлеба, который он ей подал. Она не позволила себе вспоминать о том, что такая служба в Англии находится вне закона. Она стала женой шотландца, а женщинам часто приходится быть практичнее мужчин, меняя свои убеждения. Принцессам, таким как Мария или Елизавета Тюдор, дозволялось противостоять прихотям августейшего отца, но остальным жителям страны приходилось жить в мире с той церковью, которая в ней главенствует.
В главном зале было пусто, но служанки почтительно склонялись перед ней, когда она проходила мимо. Кухарка снова принялась щелкать пальцами, и резкие звуки гулким эхом разносились по пустому залу. Служанки подали ей прекрасную трапезу: овсянку, фрукты и теплый сидр, приправленный корицей. Джемма с наслаждением втянула в себя аромат дорогой пряности и только потом пригубила напиток. Надо будет сказать кухарке, чтобы она не использовала такие дорогие продукты в будние дни. Но раз уж сидр был приготовлен, она с наслаждением выпила его до дна и стала жевать яблоко.
От рабочего стола донесся новый щелчок, и, повернувшись, Джемма увидела, что Эньон снова привлекла к себе внимание кухарки. Этим утром Эньон надела полотняный чепец так, как это и полагалось: он был надежно завязан у нее под подбородком, а ее волосы, как и у других, были спрятаны под присборенной тканью. Хотя сорочка у Эньон была подтянута и закрывала ее грудь более пристойно, кухарка по-прежнему нещадно гоняла девицу. Повинуясь очередному щелчку кухарки, Эньон понесла небольшой медный кувшинчик к высокому столу, за которым сидела Джемма.
Служанка сжимала губы с такой силой, что они побелели, но почтительно склонилась и аккуратно долила сидра в кружку Джеммы. Джемме стало тошно, но она справилась с собственной жалостью. Эньон слишком долго ставила себя выше всех окружающих, так что теперь ей придется терпеливо сносить злорадство тех, кому она плевала в лицо.
Однако тошнота у Джеммы не проходила, так что она встала из-за стола и пошла искать замковые хозяйственные книги. Ей пора приступать к своим обязанностям супруги владельца замка.
Гордон утер пот со лба и улыбнулся. Дневное солнце было ярким, но не грело. Дождь, который заливал землю накануне, исчез бесследно.
— Эй, парень! Что-то ты сегодня замечтался!
Керри решил его поддразнить. Капитан отряда закинул на крышу еще одну связку камыша, а потом забрался наверх, чтобы закрепить покрытие на стрехах.
— Ты просто завидуешь, Керри. И скажу тебе прямо: завидовать есть чему.
— Ох, это жестоко! Ты ужасно жесток.
Гордон наклонился, ощущая легкую боль в спине — они работали на крыше уже несколько часов. Сейчас они уже приближались к коньку, так что очень скоро он сможет ехать домой, к женщине, о которой не переставал думать с самого отъезда. Его внимание привлек шум, поднятый детворой. Он выпрямился, глядя, как во дворе играют четверо младших детей семьи. Они радостно улыбались, глядя, как строится их новый дом.
— Хорошо, когда у тебя появятся несколько собственных детишек, — заявил Керри с ухмылкой. — Надеюсь, это будут только девочки, потому что если у тебя родятся мальчишки, то бедняги окажутся похожими на тебя, а значит, настоящими бузотерами.
— Керри, у меня память хорошая, и ты когда-нибудь женишься.
— Я никогда не смогу выбрать одну из всех девочек, которые меня обожают, лэрд. Честное слово, мне невыносимо бросать кого-то из них ради другой.
Гордон снова наклонился.
— Смотри, Керри, церковь еще посадит тебя в колодки и не отпустит на свободу, пока ты не раскаешься и не женишься.
— Этого не случится, покуда я буду угощать священника тем вином, которое он так любит.
Тут засмеялись уже несколько мужчин: священник был человеком тучным, несмотря на обеты воздержания, его ряса была шире их собственных килтов. Однако, он был справедливым — брал только то, что ему давали по доброй воле, и облагал налогом только тех, кого это не ущемило бы. Прежде на землях клана Бэрраса бывали священники и гораздо хуже.
Громкий свист снизу привлек внимание Гордона.
— Сюда кто-то быстро скачет, лэрд!
Все прекратили работу, глядя, как юнец мчится верхом так быстро, словно за ним по пятам гонится сам сатана. Пыль вздымалась за конем тусклой полосой.
— Это юный Трэвис!
— Да.
Гордон начал спускаться с крыши, чувствуя, как у него спазмом сводит мышцы шеи. Трэвису было всего двенадцать, и он был слишком юным, чтобы выезжать с отрядом воинов, однако парнишка сидел в седле лучше многих взрослых. Если кто-то послал мальчишку к нему, значит, с каким-то важным известием.
— Лэрд! Вашей супруге плохо!
Трэвис начал выкрикивать свою новость, еще не остановив коня. Паренек пустил животное по кругу шагом, давая ему возможность остыть, а потом натянул поводья, чтобы снова оказаться лицом к лэрду и быть услышанным.
— Кухарка заподозрила яд.
Джемма открыла глаза, но в глазах у нее стоял туман. Вокруг звучали голоса, но ее голова отказывалась воспринимать смысл этих речей. Казалось, будто она внезапно оказалась в стране, где никто не говорит по-английски. Все двигалось слишком медленно, кружась в каком-то кошмарном хороводе. Ей хотелось пить, но рука ее дрожала — и силы покинули ее прежде, чем ее движение смогло привлечь хоть чье-то внимание. Казалось, что ее тело куда-то проваливается. Она летела вниз, вниз, вниз. Она ждала боли, которая должна будет прийти, когда ее тело рухнет на дно пропасти, но ее так и не было, потому что падение не прекращалось.
Гордон отшвырнул кого-то с дороги, даже не успев понять, кто это был. Да ему и не было до этого дела. В комнате снова собралось множество народа, только сегодня здесь не было того веселья, которое царило в день их свадьбы. Никто почти ничего не делал, все только смотрели и ждали. Взгляд Гордона упал на священника, и во рту у него пересохло.
Священник пришел уже давно. Он был в облачении, и его губы произносили последние слова соборования перед смертью. Он закончил, и все собравшиеся перекрестились. Две монахини, жившие при храме, стояли у кровати на коленях, перебирая деревянные бусины четок, молясь за женщину, лежавшую на постели.
— Мне очень жаль, сын мой.
Священник направился к выходу из спальни в сопровождении двух молодых священников, которых он наставлял.
Некоторые из служанок начали выть, и этот звук острой болью пронзил Гордону сердце. Он пошатнулся, не находя в себе силы, чтобы преодолеть небольшое расстояние, отделявшее его от кровати.
Как она могла умереть?
— Чего вы тут рыдаете? — В комнату ворвалась кухарка, неся кипящий котелок. — Убирайтесь с дороги, глупые курицы!
