навестить тебя. Ой, это что-то! Ты просто всеобщий любимчик! Ну и-и? Мы принимаем гостей?
— Да, конечно! — воскликнул Занудин, так и не сдержав блаженных слез.
Вырвав наконец подрумянившуюся руку и оправив халат, медсестра подиумным шагом продефилировала к двери палаты и, эффектно помедлив секунду-другую, отворила ее.
Ликующая толпа, теснившаяся до этого момента в узком больничном коридоре (большинство людей, к своему удивлению, Занудин увидел впервые), тут же хлынула к постели больного. Народу в палату набилось до отказа. Радостные возгласы, море цветов, улыбок, мандарины в пакетах… В следующий миг все оцепенели. Светящиеся секунду назад лица сменили гримасы уничижительной жалости и даже отвращения.
— Ну чего там?.. А?.. Как?.. — спрашивали еще довольно бодрые голоса из задних рядов, тщетно пытаясь разглядеть Занудина за головами впереди стоящих.
— Боже мой… Иисусе на небеси… — перешептывались женщины, что стояли ближе остальных, закрывая руками рты.
Какой-то пшеничноволосый паренек небольшого росточка (все из тех же задних рядов) принялся подпрыгивать, и при каждом новом взлете глаза его превращались в большие пасхальные яйца.
— А что, что такое? — забеспокоился Занудин, смачно всхлипнув.
В палате воцарилась гнетущая тишина. Момент, все это поняли, требовал альтруиста, который бы покончил с всеобщим замешательством. И таковой не заставил себя долго разыскивать.
От толпы с прискорбным лицом отделился низенький пухлый человек в строгом сером костюме. Молча поднеся к постели больного зеркало на подставке и не зная куда девать себя дальше, он отвернулся от Занудина и, наведя на лбу трагичные складки, безадресно закивал головой перед гущей сгрудившегося народа. Занудин медленно поднял глаза и, схлестнувшись взглядом со своим отражением, ощутил ужас от увиденного: его голова ничем не отличалась от прежней, но все остальное тело убавилось до пропорций… годовалого ребенка! Оставалось необъяснимым, почему Занудин не мог ощутить своей уродливой трансформации раньше. Он крепко сжал веки, чтобы больше не смотреть на это убожество, и горько разрыдался. Все остальные присутствующие в палате тут же восприняли эмоциональный срыв Занудина как сигнал к тому, что пора уже «начинать возмущаться» и вслух делиться впечатлениями. Поднялся галдеж.
— Так, тихо! Спокойствие! — из толпы вынырнул новый герой: орлиный нос, военная выправка, желтый вязаный свитер с косо нашитыми эполетами. — Кто его оперировал? Где хирург, где эта мразь?!
— Она нам скажет! — злорадно прошипел пухлый человек (памятный всем собравшимся по подносу зеркала к постели больного) и с силой толкнул в объятия носатого вояки побледневшую от страха медсестру.
Вояка схватил женщину в охапку и на пару с пухлым принялся одаривать ее зуботычинами.
— В чем дело? Это что еще такое?! А ну-ка прекратить избиение персонала! — у кровати выросло финальное действующее лицо — огромный человек в белом халате. С завидной легкостью два раскрасневшихся драчуна были отодвинуты от медсестры на безопасное расстояние.
— Вы хирург? — неровно дыша выпалил вояка, повисая на руке великана.
— Да, я.
Утвердительный ответ гиганта тотчас же произвел эффект разорвавшейся бомбы в переполненной палате.
— Как понимать этот беспредел?!
— Вы отдавали себе отчет, когда…
— В суд! В суд надо подавать!
— Сейчас же переоперируйте!!
— Мерзавец!
— Компрачикос…
Однако хирург совершенно не выглядел затравленным или хоть сколько-нибудь задетым подобными выпадами в свой адрес. Спокойно дождавшись, пока гул не утих окончательно, он обезоруживающе вежливым, но внушительным тоном начал объяснять, что да, мол, операция прошла не совсем как ожидалось и к разряду блистательных ее не отнести, но тем не менее жизнь больного уже вне всякой опасности, что главное теперь — это забота о больном, участие близких и прочее и прочее. Самое удивительное, все помалу принялись соглашаться с врачом, одобрительно кивать головами, а пухлый человек в сером костюме и вовсе пожал доктору руку… И только Занудин, отвернувшись к стене, убитый горем, беззвучно плакал.
При всей своей нелепости сон настолько потряс Занудина, такие невероятные силы привел вдруг в движение в области его подсознания, что, тут же пробудившись в холодном поту, Занудин больше не впадал в беспамятство и удивительно быстро пошел на поправку. Но и это еще не все.
Время от времени ему начал сниться Занудин-маленький (теперь понятно, о ком идет речь), но уже полностью превратившийся в самобытную личность. Сюжеты снов разнообразием не баловали и всегда разворачивались согласно следующему сценарию: Занудин заходил в светлую больничную палату, в которой находился Занудин-маленький, и подсаживался к нему на кровать. Потом они разговаривали. Они очень любили говорить друг с другом…
Как-то раз Занудин подумал вот о чем: большая, с взрослыми чертами голова Занудина-маленького определенно олицетворяет собой мудрость, а хрупкое младенческое тельце, на которое она так несуразно насажена — детскую непредвзятость и неспособность на коварство. Тревоги, скопившиеся сомнения и душевный дискомфорт становились своеобразным сигналом для их скорейших встреч. А советы, которые давал Занудин-маленький, нередко помогали в реальных жизненных ситуациях — и Занудин, надо признаться, привык доверять им почти безоговорочно.
Такой вот ангел-хранитель был у Занудина — какого, наверное, не нашлось бы ни у одного человека, живущего в этом прагматичном мире.
Занудин отворил дверь больничной палаты и вошел. Козырек ладони машинально защитил глаза от ярко бившего в лицо света.
— Ну проходи, проходи, крот, не топчись в дверях, — добродушным смехом заквакала выглянувшая из-под одеяла большая голова Занудина-маленького.
Проморгавшись, Занудин приблизился к кровати и, отвернув краешек простыни, присел. Занудин- маленький неуклюже почесывал крохотной ручонкой трехдневную щетину и улыбался, ни на секунду не сводя своего лукавого взгляда с не частого в последнее время гостя.
— Рад за тебя. Такое впечатление, ты неплохо устроился.
— Да брось, Мини-я. О чем ты! — отмахнулся Занудин. — С утра пораньше опять на все четыре стороны.
Занудин-маленький скорчил гримасу и хмыкнул.
— Не можешь же ты скитаться вечно?
— От меня-то что зависит… — повел плечами Занудин, беззвучно при этом вздыхая.
— Трудно с тобой, ей-богу, — Занудин-маленький озабоченно покачал головой. — Именно потому, что ты ровным счетом не прикладываешь никаких усилий, чтобы от тебя хоть что-то зависело — помяни мое слово, зависимым будешь ты! А это, знаешь, вряд ли сделает тебя счастливым.
— О-ой, перестань, — вновь отмахнулся Занудин.
Такой разговор мало чем отличался от многих предыдущих — назидание, вечное назидание… Занудин понимал, что ведет себя неблагодарно, но все равно продолжал «держать дистанцию» со своим ангелом-хранителем.
— Не дави на мое самолюбие, я уже избавился от него как от старого белья, — послышалось его бурчание в ответ.
Занудин-маленький наградил собеседника тяжелым взглядом исподлобья.
— Ты очень обозлился по отношению ко мне — это плохо. Ошибка маловероятна, если предскажу,
