негуманно и категорично. «Как сельдь в бочке мы не поедем!» Араб порядочно набегался, пока не высадил всех до последнего. Это была солидная публика: кто — с дипломатами, кто — с пистолетами… Тем не менее держались суровые на вид вояжеры как-то вяло и непретенциозно, точно спали на ходу.
— Залезай, — крикнул Поэт замечтавшемуся на валуне Занудину.
Высаженная непроглядной ночью посреди леса дружина апатично расступилась перед Занудиным, пропуская его к машине. «Извините… извините… прошу прощения…» — Занудин, пряча лицо, пробрался на сидение и захлопнул за собой дверь.
— Ариведерчи, — издевательски помахал ручкой из лимузина Поэт, и они тронулись в путь.
Однорукий араб оказался большим лихачом по части вождения и за пятьдесят золотых, жутко возбужденный, втянул компаньонов в умопомрачительное ралли, срезая повороты прямо через лес, представлявшийся раньше не то что не пригодным для езды, а попросту непроходимым. Чего только не натерпелся бедный Занудин!
Час или два спустя лес расступился и впереди засветились неоновые огни города. Дорога, однако, лучше не стала.
— Как называется этот город? — спросил Занудин.
— Вавилон! — выкрикнул Поэт и гулко расхохотался, словно в ответе его заключалось зерно остроумнейшего перла.
Занудин пожал про себя плечами.
— Проститутки, выпивка, балдеж, — придвинувшись вплотную, принялся интимно нашептывать на ухо Занудину Поэт.
Из-за тряски Поэт то и дело врезался в его ухо или скулу влажными губами, отчего Занудин уже мысленно сожалел о том, что ввязался во всю эту историю. Но идти на попятную было поздно.
Въехав в город и попетляв по его ночным безлюдным улицам, лимузин вдруг остановился. Посреди площади. У большого белого собора…
«Причем тут церковь?» — недоумевал Занудин, но призвал себя помалкивать. Может, разъяснение придет позже?..
Однорукий араб, удалив со лба испарину, долго подбирал нужные слова и наконец не без труда произнес:
— Эхалы-приэхалы, слищ… здеся вод… будэмтэ прощаса.
И араба они задерживать не стали — лимузин с визгом укатил прочь.
Итак, перед ними возвышался храм. Сказать прямо — смутной принадлежности к какой-либо известной религии. Кроме того: церковь, мечеть, синагога, пагода и т. п. — были для Занудина, человека светского, с религией на вы, попросту синонимичны. Да и имело ли сейчас принципиальное значение, какой конфессии прихожане пользуются здесь «наибольшим» почетом? Сооружение само по себе выглядело настолько грозно и величественно, что самый отпетый атеист устрашился бы приблизиться к нему, памятуя о изначальной цели своей поездки (Поэт ведь обещал кутеж и проституток!).
Однако Поэт, не моргнув и глазом, энергичным шагом двинулся вперед. Занудин в недоумении, но не чуть не отставая, последовал по его пятам.
Двери храма отворились, и компаньоны, пресытившиеся ночной прохладой и завлекаемые теплым дыханием помещения, вошли. Внутри блистало не меньшее, а даже удесятеренное великолепие. Сотни горящих свечей и лампад, удивительные изваяния, роспись, проникающие в душу очи на образах. Откуда-то из-под купола храма доносилась тихая торжественная музыка то ли органа, то ли другого, неизвестного, но в равной степени благородного клавишно-духового инструмента. Густо пахло ладаном. В самом центре просторной залы стоял огромный алтарь из темного серебра — типичный жертвенник ушедшей, полудикой и забытой старины. На алтаре, раскинув руки, покоилось женское тело, облаченное в белые просторные одеяния. По спине Занудина пробежали мурашки, когда он предположил, что женщина мертва. Но та, заслышав разносящееся эхо шагов, быстро подала признаки жизни и приподнялась на локтях. Голова ее была обернута полотенцем с узкой прорезью для глаз, и поэтому лицо оставалось скрытым.
— Вторую половину суммы, — не поворачивая головы, потребовал Поэт.
— Пятьдесят? — снова зачем-то уточнил Занудин.
— Да.
Занудин выгреб из карманов оставшиеся деньги и передал их Поэту. В это время он жутко волновался и путался в догадках предстоящего поворота событий. «Вот как, — неровно дыша, думал он, — неужели этой мумией надо будет овладеть прямо на церковном алтаре?..»
Поэт, а вслед за ним Занудин, вплотную приблизились к жертвеннику, на котором возлежала женщина, и остановились. Поэт с неприличным звоном ссыпал монеты на алтарь и заносчиво поправил на носу очки. Женщина довольно равнодушно проводила взглядом Поэтовский жест, а на деньги и вовсе не посмотрела.
— Я сегодня не работаю, ребята, — устало произнесла она и замолчала.
— Это еще почему?! — возмутился Поэт и впервые оглянулся на Занудина, ища поддержки своему неудовольствию.
— Я болею, ребята… извините. Ничего сегодня не намечается.
— Пойдем, — потянул Поэта за рукав Занудин.
— Нет, ну как это так?.. Ну я уже настроился… — начал сопротивляться Поэт. — Что это, в самом деле, такое?.. Ну Ф-Ф-Форменное безобразие!..
Оплеванный Занудин наспех утерся.
— Пойдем, пойдем.
— А когда ты заболела? — не сдавался Поэт, вновь обращаясь к женщине и гневно щуря глаза.
— Неделю назад, — последовал ответ.
— Это же смешно! Не вылечиться за такой длительный срок — подлинное издевательство над достижениями современной медицины! Я сейчас и вправду начну смеяться! Ха-ха-ха! Хо-хо-хху! Тьфу, е…
— Пойдем, пойдем, пойдем…
— Да отцепись ты, Занудин! Я для кого стараюсь вообще-то?!
Занудин опешил и тихонько отстранился от Поэта. Женщина, наблюдая за тем, что творится, затряслась всем телом в приступе беззвучного смеха. Полотенце на ее голове размоталось, и стало ясно, что это не просто какая-то в довольно необычном месте подрабатывающая проституцией женщина — а их общая соседка по этажу…
— Ну, я тебе! — погрозил кулачком Поэт, признав шутницу.
Женщина резво спрыгнула с жертвенника и, на ходу чмокнув Занудина в переносицу, стуча каблуками, убежала из храма. Поэт, наоборот, вскочил на алтарь и принялся приплясывать. Когда же ошеломленный Занудин поинтересовался, зачем тот пляшет — Поэт ответил, что пляшет от наплыва смешанных чувств…
Каким-то уж очень несуразным показалось Занудину происходящее. Поймав себя на этой мысли, он вполне бы мог тут же проснуться, потому что сон чаще всего жив именно верой в разыгранное им представление. Но пробуждения не последовало.
Глубоко вздохнув, Занудин обратил внимание на то, что теперь уже Поэт облачен в белый, подобно жреческому, балахон и наматывает круги по алтарю, излишне нервозно раскачивая в руке курящееся кадило.
— Давайте догоним Женщину и вместе вернемся в «Ковчег», раз уж все так вышло, — робко предложил Занудин. — Ночь на дворе… а мы в таком месте…
— Не говорите мне про Женщину. Вообще о женщинах мне ничего не говорите, Занудин! Женщины — это беда! Из одного того факта, что женщины принуждены пользоваться косметикой, следует: все они глубоко несовершенны… С ними категорически нельзя иметь никаких дел! Монахи — я вот сейчас об этом вдруг подумал — не такие все-таки и дураки…
— Что же мы тут с вами будем делать вдвоем?.. — взмолился Занудин.
Из-под купола храма раздались громкие и драматические органные аккорды, как это бывает в кинопостановках в момент кульминации.
— Эй, там… ди-джей хренов! Приглуши шарманку! — задрав голову, нечеловеческим голосом
