дальше.
В это же время дверь одной из комнат отворилась, и в коридоре появился заспанный Жертва в просторной ночной рубахе, доходившей ему до пят. Уставившись на компанию, встал как вкопанный.
— Ну чего вылупился, недоделанный? — погрозился в его сторону Джесси. — А ну, иди дрыхни!
Жертва одним прыжком заскочил обратно в номер и заперся на засовы. Край безразмерной рубахи, защемившись, остался торчать снаружи.
— Мы как агитационная делегация какая-то. Внимание привлекаем. Пошли! — сделавшись серьезным, поторопил собравшихся Джесси.
Факки проворно распахнул дверь в номер Панков, и все четверо проследовали внутрь.
В «Ковчеге», Занудин давно это заметил, мало кто отличался любовью к порядку — но жилище Панков было запущено вообще вне всякой меры. Хотя тут, скорее, имел место какой-то безмотивационный юношеский протест. Например, над завалом заскорузлых склянок, пыльного тряпья и тому подобного хлама возвышался громадный черный рояль, рядом с ним соседствовала перевернутая индейская пирога с пробитым в нескольких местах днищем, а на стене висело искореженное велосипедное колесо — под стеклом и в раме, точно музейный экспонат. Иными словами, глядя на все эти предметы, невозможно было не отметить полную безыдейность их нахождения в номере. Ничем не захламленными оставались лишь небольшой пятачок в самом центре комнаты, застеленный ковром, а также ведущая от него узкая дорожка к двухъярусной кровати у стены. Панки, Занудин и Музыкант сгрудились на свободном пятачке и долгое время стояли с ничего не выражающими совиными лицами без движения.
— Ладно, мы сейчас, — промолвил Джесси и подал знак рукой, чтобы все сошли с ковра.
Занудин с Музыкантом неловко вскарабкались на кучу мусора. Панки скатали ковер и, отбросив в сторону крышку проделанного в полу люка, друг за другом спустились в темень осклабившегося лаза. Занудин вопросительно взглянул на Музыканта.
— То, что там внизу, мы называем «конференц-залом», — пояснил Музыкант.
— А через наши комнаты тоже можно туда попасть?
— Нет, нельзя. Только через Панков и больше никак. Такая уж своеобразная у «Ковчега» планировка.
Занудин, не зная чем себя занять, долго смотрел в люк, из которого, ему казалось, сквозило.
Время текло, часы на стене показывали за полночь, а Панки все не возвращались.
— Музыкант, кто такая Лэнси? — задал вопрос Занудин, лишь бы прервать затянувшееся молчание.
— Откуда же я могу знать, про кого ты спрашиваешь? — удивился Музыкант.
— От Вашаса ее имя слышал, — Занудин помялся. — Я ведь с ним, говорил тебе или нет, еще раз встречался…
Музыкант, почесав щеку, с сомнением поглядел на Занудина.
— Ах, это, наверное, девчонка его. Такая же наркоманка. Убил он дуреху…
— Как?! Убил?! Значит, все-таки… убил. А я думал, он только себя порезал, ненормальный… Постой! И ты уже знал?! Надо же в полицию обратиться — а мы вместо этого…
— Мы тут сами себе полиция, Занудин, не переживай. И налоговая, и нравов, и криминальная, и какая хочешь. Да и потом, дело это давно минувших времен — что нас ровным счетом не касается.
— Минувших?.. Не касается?..
Музыкант резким движением откинул волосы с лица.
— Меня, например, другое интересует. Я ведь знаешь, чего поперся сегодня на эту Ночь дурацкую? Если Панки со своим Вашасом слишком зарвутся — все Ною выложу без зазрения совести. Так и так, скажу, чего это они зарываются?! Пусть прижмет им хвосты. Каждый должен знать свое место. Правильно я рассуждаю, как по-твоему?
Занудин молчал и казался подавленным. Он и Музыкант друг друга не слушали.
— Да ты не тушуйся.
— Я не тушуюсь.
— Вот и хорошо.
— Убил, значит, Вашас свою подружку… ножом зарезал — и ничего, — промямлил Занудин себе под нос.
— Снова-здорово! Заладил! Какая нынче-то важность?
— Из головы не выходит…
— Любили они друг друга, во-о как, — усмехнулся Музыкант. — А он ее — чик! — и того…
— Любили?
— Любили-любили…
— Да разве же Вашас кого-то любить способен? Нет… я судить не берусь… но… он очень озлобленный…
— Это мы с тобой, Занудин, никого не любим. А к падали всякой, я заметил, прекрасное само тянется. В этом есть какая-то неподвластная объяснению высшая ирония, знаешь. Даже обидно порой.
Слова Музыканта ввели Занудина в глубокую задумчивость, отогнать которую помогли вернувшиеся Панки.
— Тащите свои анусы сюда, придурки! Панковская Ночь в разгаре!
— Пойдем, — Музыкант пропустил Занудина вперед.
Спустившись по винтовой лестнице, они оказались в небольшой мрачной комнатушке, походившей на некий «гибрид» актерской гримерки и наркопритона. На стенах висели глянцевые плакаты и зеркала, множество измятых цветастых костюмов на алюминиевых крючках. Пол был усыпан использованными шприцами, пустыми пакетами из-под сока, пластиковыми стаканчиками. В центре комнаты красовался покосившийся стол-треножник, несколько табуреток и туго перетянутые скотчем короба с вопящими надписями:
Джесси пригласил собравшихся присесть и, подобрав с пола четыре стаканчика, из грязной банки с затертой этикеткой разлил в них подозрительного цвета жидкость.
— Панки хой! — раздался его звонкий голос. — Пейте, гоблины! Пейте нашу молодую кровь, наше молодое семя, столовую соль, заменившую наши молодые невыплаканные слезы, и славный алкоголь, дающий напитку жизни — горечь и цвет жизни! Пейте…
Занудин оторопело покосился на Музыканта.
— Я думаю, это просто сок с водкой, — успокаивающе пробурчал Музыкант.
Все кроме Занудина выпили. Занудин медлил и озирался по сторонам. Только сейчас он обратил внимание, как стены «наркогримерки» сотрясались под давлением психоделических басов гремевшей где- то музыки. Занудин поднес стакан к лицу — в нос ударил резкий запах спирта с примесью прелой вони. Занудин залпом выплеснул в рот жидкость, и стены тотчас завибрировали сильнее.
— Вперед-труба-зовет! — выкрикнул Джесси и вскочил с табуретки, тут же с грохотом за ним опрокинувшейся.
Все остальные тоже поднялись на ноги. У Занудина кружилась голова.
Джесси отворил пискнувшую петлями дверь, которую Занудин среди плакатов и платьев до этого момента не замечал, и четверка дружно двинулась по слабоосвещенному проходу с низким потолком. Басы планомерно нарастали.
Три раза они сворачивали направо, спустились по обгрызенным ступенькам вниз, повернули налево, поднялись — музыка становилась громче, — Джесси толкнул перед собой следующую дверь, и музыка взорвалась громоподобным гулом! Она сдавила внутренности, и от неожиданности Занудин закачался из стороны в сторону, словно стебель хиреющего растения на ветру.
То место, куда попала компания, представляло собой зал площадью в два или три «ковчеговских» холла. Со сценой и амфитеатром. Мерцающим освещением и спертым воздухом.
На сцене кривлялась до безобразия шумная панк-группа — пятеро длинных нескладных дистрофиков с высокими оранжевыми ирокезами на головах. Один, как умалишенный, колотил по барабанам. Трое других
