Ее исцелованные губы распухли и стали вишневыми, стола небрежно свисала с плеч, а волосы на висках растрепались.
Рауль Сезар-бей рассматривал ее, словно султан, добившийся своего и теперь наслаждавшийся результатом содеянного.
— Это был необычный вечер, — произнес он, поправляя галстук и поднимая гвоздику, выпавшую из петлицы. — Вернувшись в Марокко, я буду его вспоминать.
— Наверное, потому, дон Рауль, — собрав остатки сил и мужества, Жанна старалась говорить со всей холодностью, на какую только была способна, — что вам впервые в жизни отказала женщина.
— Да, я запомню и это и многое другое. А вы достойны гораздо лучшей участи, чем подбирать крохи с чужого стола. Подумайте об этом, Жанна Смит. Даже если и не поедете со мной в Эль Амару.
— Нет, — вырвалось у нее, — ни за какие деньги.
— Что ж, так тому и быть, — он воздел руки в шутливом жесте покорности судьбе. — Как говорят у нас на Востоке, «начертанное в Книге Судеб — случается непременно». Остается пожелать вам спокойной ночи, сеньорита, — и дон Рауль коротко поклонился.
— Сеньор!
— Да?
— Вы поступили, конечно, очень великодушно, прислав мне платье и туфли, но я… я хотела бы заплатить за них.
— Этим вы смертельно оскорбите меня! — сверкнув глазами, он шагнул вперед, и Жанна, придерживая накидку, в страхе бросилась к отелю. Она бежала не оглядываясь. В этом не было нужды: обратив ее в паническое бегство, дон Рауль безудержно хохотал ей вслед.
Запыхавшись, Жанна добралась до номера и вставила ключ в замочную скважину. У нее был свой вход в спальню, чтобы не беспокоить Милдред во время сиесты, возвращаясь с очередного поручения. Сейчас же ей оставалось только уповать на то, что Милдред еще не вернулась из казино.
Девушка вошла в спальню, включила свет… и тут же из соседней комнаты раздался голос:
— Это ты, Смит? Что так поздно? Поди сюда и объяснись.
Жанна окаменела. Ее мозг был парализован страхом иначе бы она сообразила скинуть накидку, затолкать под кровать и, дождавшись потом подходящего момента, повесить на место в шкаф. Но при звуке хозяйкиного голоса чувство вины словно пригвоздило Жанну к месту.
Не успела она прийти в себя, как дверь распахнулась и в спальню ворвалась Милдред. Злыми глазами писательница уставилась на свою юную секретаршу, пристально вглядываясь в ее покрасневшее лицо, растрепавшиеся волосы и серебристое платье, с наброшенной поверх меховой накидкой.
— Моя стола! — пронзительно завизжала писательница, вихрем налетев на Жанну, так что та даже попятилась, и сорвала с нее мех. — Ах ты, воровка! Развлекалась где-то, одетая с ног до головы во все чужое! Не сомневаюсь, что и платье — тоже из моего шкафа.
— Нет, — Жанна пришла в себя и даже удивилась, ощутив неожиданно прилив отваги. — Размер не ваш, миссис Нойес, и я могу показать визитную карточку, которая была к нему приложена. Платье мне подарили… Простите, что взяла у вас накидку, но я собиралась ее вернуть. И обращалась с ней аккуратно. Она в целости и сохранности.
— Какое складное вранье! — глаза Милдред горели злобой. — Хочешь, я сейчас позову полицию, пока ты еще что-нибудь не украла, и устрою скандал? А то порядочные люди не смогут спать спокойно, когда ты рядом.
— Прекратите говорить глупости, — перебила Жанна. — Я не воровка, и вам это прекрасно известно. Конечно, глупо было брать вашу накидку, но вы ни за что бы не одолжили мне ее. Давно хотела сказать, миссис Нойес, что доброта и благородство вам не свойственны.
— В самом деле, милочка? — наманикюренные ногти Милдред впивались в мех, словно ее одолевало желание расцарапать побледневшее лицо Жанны. Сама она прямо побагровела от злости.
— Что ж, тогда позволь сказать, что с меня достаточно! Сегодня я могла бы запросто упечь тебя в тюрьму. Так что либо ты извинишься, либо собирай вещи и выметайся отсюда сию же секунду.
Жанна молча разглядывала хозяйку, на которую долгое время безропотно трудилась, ни разу не услышав в ответ «спасибо». Какой же она оказалась жадной и недалекой! Жившая в мире надуманных страстей писательница не смогла понять и простить искушения, одолевшего юную неопытную девушку. Жанна припомнила откровенные слова дона Рауля о том, что эгоистичная хозяйка недооценивает ее, и так будет продолжаться, пока она не уйдет от этой женщины.
— Хорошо, миссис Нойес, — решительно произнесла она, — я соберу вещи и утром уйду отсюда.
— Ну уж нет, убирайся немедленно! — злобно прошипела Милдред. — Можешь отправляться к тому, кто подарил тебе это платье. Свидание в кино, как же! В роскошном платье из лучшего магазина? Хотя у тебя, Смит, вечно такой кислый вид, словно ты лимон проглотила, но я всегда подозревала, что ты так и норовишь на улице подцепить какого-нибудь кавалера. Что же он на мех не раскошелился? Да уж, за меха- то нужно расплачиваться не только улыбками. Вот у тебя и есть сегодня такая возможность. Отправляйся к нему прямо сейчас и скажи, что тебе негде ночевать.
— Не можете же вы выгнать меня в темноту! — возмутилась Жанна. — В конце концов, это нелепо — поднимать такой шум из-за накидки, о которой вы в другое время даже не вспомнили бы. Я терпеливо и безропотно трудилась на вас, а вы обращаетесь со мной так, словно я сидела на вашей шее.
— Я нанимала тебя на работу, ничтожество, — огрызнулась Милдред, — но больше ты мне не нужна. Немедленно убирайся из моего номера и можешь отправляться к своему приятелю. Судя по этому платью, денежки у него водятся. Слишком уж я была великодушна, приютив у себя выскочку, плебейку из сиротского дома.
— Вы возили меня с собой, чтобы иметь домашнюю рабу, — отчаяние заставило Жанну начать огрызаться в ответ. — Я работала под вашим неусыпным надзором по шестнадцать часов в сутки, перепечатывая эти вымученные любовные истории. Будь по-вашему, сейчас я уйду, но вы вряд ли найдете себе другую такую же дурочку, которая будет без отдыха вкалывать на вас. Не все, миссис Нойес, готовы, как я, довольствоваться малым и при этом испытывать благодарность.
Жанна улыбнулась своей неожиданной безрассудной смелости. Она чувствовала себя бунтовщицей. Долой жизненный девиз довольствоваться малым! Раз терпение и смирение больше не в цене, она объявляет им войну. Пусть кто-нибудь еще попробует унизить ее, назвав ничтожеством или серенькой мышкой, не способной бороться за себя!
— Может быть, вы глянете на эту визитную карточку, миссис Нойес, пока я соберу вещи?
Милдред еще сильнее побагровела от гнева:
— Вот уж не предполагала, что ты окажешься такой сквернавкой! — сдавленно просипела она. — Видно, и в самом деле подцепила какого-нибудь дурачка — не знаю только, чем ты могла его прельстить. Будь уверена, ваш роман быстро закончится, и придется тебе переходить на свои хлеба. Но не вздумай тогда обращаться ко мне. Впрочем, я скоро уезжаю с Лазурного берега, так что тебе поневоле останется пойти на панель.
Милдред говорила с таким злобным самодовольством, что Жанне захотелось отплатить ей той же монетой. «Ни за какие блага в мире не вернусь на прежнее место!» — подумала девушка. Писательница, похоже, хотела просто припугнуть свою мышку секретаршу, ничуть не сомневаясь, что та сразу же пойдет на попятную. Нет, никогда! Жанна снова вспомнила все унижения. Что угодно, только бы не видеть этого злобного лица, не находиться больше в обществе этой самонадеянной толстухи!
— Совершенно случайно, миссис Нойес, мне предложили работу в другой стране, так что я тоже скоро уеду отсюда. Ваши подозрения просто оскорбительны, я совершенно чиста, — Жанна вздернула подбородок. — Еще раз выражаю сожаление, что без спросу взяла накидку, — это было глупо, однако я получила хороший урок… Никогда больше не стану рассчитывать ни на чью снисходительность. С детства не зная доброты и ласки, я все же надеялась когда-нибудь заслужить их, но теперь понимаю, что это — мираж. Все вокруг живут только для себя. В наши дни процветает лишь эгоизм, вот и я решила жить так же. С этого момента пусть хоть один человек посмеет посягнуть на мое — буду кусаться и царапаться.
— Ты? — Милдред пронзительно расхохоталась. — Да тебе на роду написано во всем проигрывать, Смит. Ты только и умеешь, что стучать на машинке. У тебя нет ни красоты, ни обаяния — ничего соблазнительного. Если не веришь, сравни себя с другими девушками на Лазурном берегу. — Милдред
