Полностью удовлетворенные, они вместе откинулись на матрас. Несколько минут Грейс не могла ни говорить, ни двинуться. Наконец он поднял голову и поцеловал ее — нежно, медленно, влюбленно.
Прежде чем она могла решить, что ему сказать, Джек отстранился и волна холодного воздуха заполнила его место. Дрожа, Грейс потянулась за одеялом и лишь тогда осознала, что ее ночная рубашка поднята до груди.
Она водворила ее на место и, оглянувшись, увидела что он спит. Слишком быстро. А возможно, это она была слишком требовательной и он просто устал.
Грейс почувствовала, как внутри у нее опять все заледенело. Повернувшись к нему спиной, она свернулась клубочком на своей половине и натянула одеяло. Прошло не меньше часа, прежде чем она смогла наконец уснуть.
Следующие три недели Грейс вела двойственную жизнь.
В течение дня каждый из них занимался своим делом. Пока она рисовала, читала или вышивала, Джек ездил верхом на быстроногой чалой лошади, свадебном подарке Эдварда. Иногда они вместе гуляли, часто отправлялись в соседнюю деревню, чтобы осмотреть достопримечательности или зайти в магазины. Но тоскливая, холодная погода не способствовала прогулкам, и большую часть времени они проводили в теплом, уютном доме.
Когда пора было ложиться спать, Джек срывал с нее рубашку, которую перед уходом заботливо помогла ей надеть горничная, и нес ее на кровать. Перед рассветом он снова будил ее для очередных занятий любовью, после чего она спала почти до полудня.
Хотя он брал ее каждое утро и по крайней мере один раз ночью, ему этого всегда было недостаточно. Он мог уложить ее в постель и днем. Были даже случаи, когда вместо кровати он использовал другие предметы мебели.
Однажды днем он взял ее на стуле в кабинете, другой раз в шезлонге. Как-то он согнул ее над диваном в главной комнате и поднял юбки до плеч, чтобы войти в нее сзади.
Но самым запоминающимся был случай, когда утром после завтрака Джек запер дверь и уложил ее на обеденный стол прямо среди неубранных чашек и джема. Раздев ее догола, он покрыл ей все тело небольшим количеством меда и варенья, а затем с мучительной неторопливостью облизал ее. В конце концов, она вся была липкой, но полностью удовлетворенной.
Тем не менее, как бы часто это ни происходило, Грейс никогда ему не отказывала. Но и сама инициативы не проявляла, хотя не сомневалась, что он бы приветствовал это. Предоставив ему свое тело, она не пускала его в свое сердце, с неумолимой твердостью закрывая для него этот заветный уголок.
Теперь их медовый месяц почти закончился, и горничная упаковывала последние из ее вещей. Грейс стояла в дорожном костюме у окна спальни, глядя на поля, ставшие белыми от выпавшего ночью снега. Неподалеку опустилась стайка веселых воробьев и прыгала взад-вперед, разыскивая упавшие семена.
— Это все, миледи, — объявила горничная, закрывая дорожную сумку. — Вам нужно еще что-нибудь?
Да, очень много, чего служанка не может ей дать, подумала Грейс.
— Нет, спасибо. Пожалуйста, отнеси это вниз, я спущусь через минуту.
Присев в реверансе, горничная взяла сумку и вышла. Немного погодя Грейс услышала шаги в коридоре и решила, что вернулась служанка. Однако на пороге стоял Джек, который с ленивой грацией кота бесшумно вошел в спальню.
— Хотел посмотреть, готова ли ты к отъезду. Карета уже возле дома.
Бросив последний взгляд в окно, Грейс натянула перчатки.
— Можем ехать, если ты не возражаешь.
— Сегодня ты прекрасно выглядишь. Синий цвет очень тебе идет.
Когда-то она бы растаяла от таких, слов, но теперь они совершенно ее не волновали.
— Ты непременно должен это делать? — спросила она, не успев себя остановить.
— Что именно?
— Пытаться льстить мне. Не напрягайся понапрасну.
— Я только высказал свое мнение, — нахмурился Джек.
— Хорошо, впредь не стоит беспокоиться. Я уже говорила, что не нуждаюсь в лживых комплиментах, мне известны мои недостатки. Пожалуйста, не думай, что тебе следует меня обманывать.
— Я вовсе этого не делаю. И мне очень неприятны твои намеки, что я пытаюсь манипулировать тобой ради какой-то гнусной цели. Если я говорю, что ты хороша собой, значит, так и есть.
Они пристально смотрели друг на друга, потом Грейс отвела взгляд.
— Ты не веришь мне, да? — спросил он.
— Это не имеет никакого значения. А теперь нам пора ехать.
Она направилась к двери, но он двигался быстрее, захлопнул ее и прислонился к крашеному дереву.
— Я считал, мы прекратили военные действия по этому поводу, и ты поняла, что я никогда тебя не обманывал…
Грейс прищурилась.
— ...никогда не вводил тебя в заблуждение, за исключением договоренности с твоим отцом и мотивов для нашего брака.
— Не начинай все снова, Джек.
— Почему ты считаешь каждое мое слово неправдой? Почему не можешь поверить мне, даже когда я говорю тебе простой комплимент? А как же наше перемирие?
— Оно остается в силе. Но это перемирие, а не капитуляция. Ты слишком много ждешь от меня, если думаешь иначе.
— А ты слишком недооцениваешь себя, если думаешь, что любая моя похвала — это ложь. Да и какой мне смысл обманывать тебя? Какую выгоду я надеюсь получить, когда у меня уже есть все, что я хочу?
Да, он абсолютно прав. И имел ее в своей постели так часто, как ему хочется, зачем же ему еще делать ей комплименты?
И вдруг Грейс поняла основную проблему. Узнав о торговой сделке Джека с ее отцом, она потеряла больше чем доверие к нему. Это подорвало ее веру в себя. Во время их помолвки она была счастлива, избавившись от прежней неуверенности. Теперь все вернулось на круги своя. Может, Джек прав, и она себя недооценивает? Может, пора отбросить все это раз и навсегда?
— Хорошо, — сказала она. — В будущем я попытаюсь не приписывать низменных мотивов твоим комплиментам. Если ты говоришь, что я выгляжу красивой, значит, именно так и есть.
— Дорогая, — нежно пробормотал он. — Ты прекрасна.
Грейс слегка порозовела от удовольствия, несмотря на все попытки не делать этого.
— Ну что, теперь ты мне веришь? — спросил он и шагнул вперед, чтобы обнять ее.
— Только до некоторой степени, — ответила Грейс.
Засмеявшись, Джек поцеловал ее, и прежде чем она успела опомниться, они вместе упали на кровать.
— Ты вроде сказал, что карета ждет? — прерывающимся голосом спросила девушка, пока он снова расстегивал ей одежду.
— Наплевать!
— А как насчет лошадей? Они не станут волноваться?
— Во всяком случае, не так, как я, если сейчас же не возьму тебя.
Лондон был все тем же, но Грейс он казался другим, незнакомым. Первый месяц жизни в их городском доме она приписывала это ощущение тому обстоятельству, что все было новым для нее.
Новый дом.
Новые соседи.
Новые слуги.
Не говоря о новом муже, с которым она пыталась найти терпимый способ общения.
Постепенно Грейс осознала, что ее беспокоит не скандальный характер их взаимоотношений.
