— Доходное дело, — хвалился брат. — За одну шкурку от семидесяти копеек до рубля дают. Я уже шестьдесят две шкурки сдал. Сорок восемь рублей дали. Это же деньги, на дороге не валяются. А ловить этих зверьков — один пустяк. Вот тебе бы тоже заняться. Делать нечего, на пенсии, лови да продавай.
Возвратившись домой с капканами, подаренными братом, Семен начал ходить на озеро. Все три месяца зимы ходил аккуратно, привык, летом ничего не мог делать, терпеливо ждал наступления зимы, и уже в начале декабря снова собрался и стал наведываться на озеро через каждые три дня.
Завтра он снова пойдет, и впервые пойдет не один.
«Чего это он напросился? — снова подумал Семен о Горюнове, и тотчас же пришла озорная мысль: — Поморозить его, а, поморозить?»
Уже обдирал последнюю ондатру, когда в чулан заглянула Мария.
— Кончай, Сема, обедать пошли.
По голосу сразу понял: в хорошем настроении вернулась с рынка жена, значит, деньги считать не будет.
— Я сейчас, — весело ответил Семен.
Он умылся, прошел на кухню. Мария принялась оживленно рассказывать о том, как она продавала соленые огурцы и помидоры, а потом Семен о встрече своей с Горюновым заговорил.
— Поморозить его, а, поморозить? Пусть знает, — закончил он возбужденно, и, видно, последние слова произнес так решительно, что Мария, которая всегда поддерживала его, тут испуганно всплеснула руками:
— Бог с тобой, Сема, да не связывайся, грех на душу брать зачем!
— А мне он сраму не делал?! — воскликнул старик. — То-то и оно.
— Не использует ли это он во вред, Сема?
— Чего? — не понял Семен.
— Ну, съездит с тобой, а потом накличет всем.
— Не должен. Любопытство взяло. Как же, в ресторане человек вино пьет. На какие деньги…
— Недобрая затея, — вздохнула Мария.
— Э, старуха, тебя только слушать…
Не закончив, замолк. Понял, что спорить не стоит, а то недолго настроение Марии испортить.
Еще посидели, попили чай, само собой вспомнилась деревня. Давно старики таили мысль уехать туда.
— Домик бы свой иметь, огородишко, особливо если у озерка, за водой поливаться рядом ходить, — ласково напевала старуха.
А Семен вторил ей:
— Это хорошо ты придумала, Марья, порыбачить я любитель, утречком на зорьке посидеть благодать. А то еще бы ульи поставить. У Алексея для начала можно будет парочку взять, даст, как не дать, — у него их, почитай, десяток цельный.
Старуха соглашалась с ним, добавляла:
— Тут, в городе, медку с огнем не разыщешь, А там всегда свой был бы. Чай с медком завсегда вкусней, полезней…
Знали старики: не уехать им никогда в деревню, прижились они здесь, в шахтерском поселке. Раньше, когда молоды были, не уехали, а сейчас и подавно трудно покинуть насиженное место. Да и неплохо живут: свой угол есть, денег хватает, Марии, чтоб не скучно было, участок в коллективном саду прикупили, все лето там пропадает. Раньше себе только на зиму кое-что из овощей собирали, а в этом урожайном году излишек вышел. Куда его, на рынок, конечно. Вот Мария и пристрастилась почти каждое воскресенье на рынке пропадать. Нет, не уехать им в деревню. Вспомнить прошлое, помечтать — что ж, это можно, обмана в этом старики не находят, зато после такого душевного разговора словно моложе становишься.
После обеда отдыхали, слушали радио, обсуждали новости разные: покончат ли с войной во Вьетнаме и верно ли, что Пережогины собираются менять квартиру… Потом Мария ушла в магазин — обещали к вечеру привезти копченую колбасу, — а Семен еще немного повалялся на диване, отправился в чулан, проверил, как сушатся шкурки, переставил некоторые развилки поудобнее, отремонтировал капкан. Время пролетело незаметно, уже вечер наступил, нужно пораньше лечь, завтра чуть свет подниматься.
Заснул Семен легко, он всегда легко засыпал и снов не видел, даже если был чем-нибудь раздражен, все равно ему ничего не снилось. Вставал тоже легко, стоило Марии окликнуть: «Пора, Сема», — как он уже был на ногах. Минут через десять он уже стоял у дверей, готовый отправиться в путь.
— Хотя бы не пришел, — вздохнула Мария.
— Ты о ком?
— Да все о нем. Как бы беды не вышло.
— Что ты, Мария, очнись! Пусть поморозится. — Семен улыбнулся, добавил: — Может, отстанет.
— Ты не больно его морозь, — попросила Мария и подтолкнула мужа: — Иди, наверное, ждет.
У порога Семен остановился, как бы размышляя, идти или не идти, и, взглянув на жену, взялся за ручку двери, потянул ее на себя.
— Ну, с богом, Сема, — сказала ему вслед Мария.
Это привычное пожелание жены всегда таило в себе что-то ласковое, теплое, его было приятно произнести вслух и улыбнуться. «Ну, с богом» — это значит с удачей, с хорошей дорогой, с хорошим настроением.
— Ну, с богом, — сказал старик и, подождав, когда за ним закроется дверь, вышел из подъезда.
Горюнов уже поджидал. Он встал на пути Семена, поздоровавшись, спросил:
— Можно идти?
— Пошли, — сказал Семен, не глядя на него, и, не дожидаясь, когда Горюнов возьмет приставленные к дверям подъезда лыжи, свернул налево.
На углу дома его настиг Горюнов.
— Опаздываем?
Семен не ответил, но спутник его, не обижаясь на молчание, снова заговорил:
— Сначала я думал — ты ушел. Подхожу, в окнах нет света. Ну все, пропали мои дела. Собрался уходить, а тут и свет зажегся. Веселее стало.
— Замерз?
— Нет. Я в подъезде грелся у батареи. Да и ты быстро оделся. Раз-два — и готово. — Он коротко засмеялся, заговорил еще оживленнее: — А я старуху свою удивил. Говорю: «Старая, в пять утра меня буди».
— Зачем? Я в семь велел.
— Чтоб подготовиться. Лыжи взять, одежду кой-какую.
— Это с вечера надо, — наставительно проговорил Семен.
— Поздно пришел, уже некогда было, — признался Горюнов и снова засмеялся. — В общем, напугал свою старуху.
Шли по пустынной улице, слабо освещенной редкими фонарями. В домах огни погашены, только в редких окнах горел свет. Под ногами скрипел снег. Этот скрип слышался отчетливо, казалось, что все вокруг заполнено этим хрустящим скрипом, — так тихо: ни постороннего шума, ни звука не доносилось. Было еще темно, редкие звезды помаргивали в густо-фиолетовом разливе неба. Стылый воздух пропитан крепким морозом, он захватывал дыхание, пощипывал щеки. Воротник полушубка усеяло инеем, точно так же, как деревья, росшие в палисадниках.
«Знатный морозец, — подумал Семен и впервые взглянул на Горюнова, окинул его с ног до головы прощупывающим взглядом, отметил, что одет его спутник бестолково: хотя одежды на нем много, но продувать будет крепко. Это сейчас он храбрится, а выйдут в степь, не до разговоров будет. К морозу прибавится ветер, а ветер при морозе — самое плохое, что можно придумать. — А то, смотри, весело сейчас, болтает без умолку, словно в чем-то оправдывается», — раздраженно думал Семен.
Он хотел перебить Горюнова, но тот сам замолчал — ненадолго. Когда выехали к стадиону, спросил:
