Он покачал головой.
— За день до этого, я починил им кондиционер в доме. По вечерам или на выходных техники кампуса не работают, но я работаю по контракту, поэтому согласился. Когда я не стал брать чаевые, несколько парней пригласили меня на вечеринку. Я согласился только потому, что надеялся ты, будешь там. Прошло две недели, и наш кампус огромен, я начал думать, что больше никогда тебя не увижу. — Он тихо засмеялся и потер рукой шею. — Вау, звучит, как будто я какой-то сталкер.
Или ужасный романтик.
— Почему ты не подошел ко мне тем вечером? До того…
Он покачал головой.
— Ты выглядела такой отстраненной и несчастной. Почти каждому, подходившему к тебе парню, был дан разворот поворот. И я не собирался быть одним из них. Ты танцевала с несколькими парнями — теми, кого ты уже знала — и
— Бак.
— Затем, ты ушла, он последовал за тобой, и я подумал, может… вы договорились уйти пораньше вместе, но чтобы никто не знал. Встретиться на улице или что-то вроде.
Я наблюдала за тем, как трое моих одногруппников вошли в здание.
— Он лучший друг парня моей соседки по комнате. Ну, сейчас уже бывшего ее парня. Я знала его. Думала, он был и моим другом. Как же я ошибалась.
Нахмурившись, он кивнул.
— Я собирался уходить — мой мотоцикл был припаркован впереди. Но что-то было не так, я боролся с тем же желанием набить ему морду, которое я подавлял в течение нескольких месяцев в отношении твоего парня, поэтому я ставил под вопрос свои собственные мотивы. Я задержался на минуту, споря с самим собой, и мне очень жаль. Я, наконец, решил, что если вы двое действительно договорились встретиться, я просто вернусь к входу, заведу свой Харлей и покончу с этим. Покончу с тобой.
— Но так не случилось.
— Нет.
Внезапно, я заметила отсутствие людей, снующих вокруг нас, и достала телефон. На часах было 10.02.
— Черт, я опоздала.
— Ох-о. Это не тот ли профессор, который делает из опаздывающих козлов отпущения?
Впечатляюще.
— Ты помнишь. — Звучно вздыхая, я засунула телефон обратно в рюкзак. — Теперь у меня есть огромное желание прогулять.
Уголок его рта приподнялся в улыбке.
— Какого рода работником университета я буду, если позволю тебе прогулять урок в последнюю неделю занятий?
— Мы сейчас просто повторяем. У меня и так пятерка. Мне не нужно повторение.
Мы уставились друг на друга. Я наклонила голову и посмотрела прямо в его светлые глаза.
— У тебя нет класса?
— До одиннадцати я свободен. — Уже не в первый раз, ощущение его взгляда на моем лице было как теплый ветерок, или очень нежное прикосновение. Он остановился у меня на губах.
Мое дыхание сбилось, и сердце затрепетало в груди.
— Ты так больше меня и не нарисовал. — Его глаза вернулись к моим, но он не ответил, поэтому я подумала, может он не помнил его сообщение. — Ты сказал, что не мог точно сделать это по памяти. Мои скулы. Мою шею…
Он кивнул.
— И твои губы. Я сказал, что мне нужно побольше смотреть на них и меньше пробовать на вкус.
Я кивнула. О, Боже, что он
— Очень глупо с моей стороны, я думаю. — Он снова смотрел на мой рот.
Мои губы защипало от его пристального взгляда. И мне захотелось провести по ним пальцем. Или прикусить, чтобы остановить это ощущение. Когда я их облизала, он втянул носом воздух.
— Кофе. Пойдем, выпьем кофе.
Я кивнула, и не говоря больше ни слова, мы зашагали в сторону студенческого центра, самого оживленного места в кампусе в данное время время суток.
— Значит, ты носишь очки? — Мы сидели за крошечным столом, попивая наше кофе и я, пытаясь заполнить неловкую паузу, я выдала первое, что пришло мне на ум.
— Эм, ага.
Замечательно. Я только что подняла тему
— Я ношу линзы. Но к концу дня мои глаза устают от них.
Вспомнив картинку того, как Лукас открыл мне вчера дверь, с подозрением на лице, очки, трансформировали его в кого-то официального, тогда как пижама производила противоположный эффект. Я прочистила горло.
— Они отлично выглядели на тебе. Очки. Я имею в виду, ты бы мог носить их все время, когда хочешь.
— Они немного мешаются с моим шлемом и на занятиях по таэквондо.
— Ох, да, я представляю.
Мы снова замолчали, до его класса и моей перенесенной репетиции по контрабасу оставалось сорок минут.
— Я могу нарисовать тебя сейчас, — сказал он.
Без какой-либо причины, мое лицо загорелось.
К счастью, он полез к себе в рюкзак, достал альбом и открыл его на чистой странице. И, перед тем, как поднять на меня глаза, достал из-за уха карандаш. Даже если он заметил изменения в цвете моего лица, он не прокомментировал это. Не говоря ни слова, он откинулся назад на стуле, положил альбом себе на колени и стал рисовать. Карандаш в его руках рисовал легкие, изогнутые линии, давая понять, что Лукас знал, что делал. Его глаза двигались от меня к странице альбома и обратно снова и снова, а я тихо сидела и попивала кофе, наблюдая за его лицом. За его руками.
Быть чьей-то моделью было каким-то интимным. Один раз я, за дополнительную оценку, вызвалась быть моделью для класса искусств на первом курсе. Не имея никакого таланта в рисовании, я наивно предполагала, что это будет легкой возможностью получить добавочные баллы, чего я не знала, так это то, что мне придется сидеть весь урок на столе перед всем классом, давая тем самым возможность молодым парням без зазрения совести пялиться на меня в течение целого часа, и это было, как минимум, не комфортно. Особенно, когда Зик, парень Джиллиан, начал мой портрет с моей груди. Он в открытую пялился, и показывал плоды своего рисования своим соседям, тогда как я краснела и пыталась игнорировать его комментарии о сосках, вырезе моей рубашки и о том, как бы он хотел, чтобы я вообще от нее избавилась, или, по крайней мере, расстегнула насколько пуговиц.
— Большинство артистов начинают с головы, — сказал мистер Вачовски, когда глянул ему через плечо. Зик и остальные парни захохотали и привлекли внимание остального класса, и я покраснела еще больше.
— О чем ты думаешь?
Я не собиралась рассказывать ему
— О школе.
Его волосы скрыли складку на его лбу, которая, я знала, была там, когда он хмурился, потому, что он сжал губы.
— Что? — спросила я, думая об изменении, которое принесли эти два слова.
Окруженные разговорами, музыкой и механическими звуками, царапанье стержня по бумаге было не различимо в этом кафе. Я наблюдала за танцем карандаша в его руке, думая о том, какую часть меня, он рисовал, и какие части хотел бы нарисовать. Каким он был в шестнадцать лет? Рисовал ли он тогда?