залпом.
Знакомясь с мамой Василия, он чувствовал себя уже вполне сносно, к тому же во рту у него благодаря лимону и кофе больше не было вкуса и запаха бухла, отчего он мог общаться с окружающими его людьми куда увереннее, не переживая за свежесть своего дыхания. Маленькую, слегка напуганную женщину было жалко с первого взгляда. Почему-то даже на Факера она смотрела с немой мольбой в красивых карих глазах, отчего он чувствовал себя неловко. Ему даже было стыдно за то, что он ничем не может ей помочь, ибо даже не знает, что ей нужно, но и если бы знал, всё равно не смог бы ничего сделать, - ощущение всего этого сильно огорчало его.
«К сожалению, папа уехал на рыбалку», - сказала она, обращаясь одновременно и к Василию, и к Факеру.
«Жаль, давно не виделись», - вежливо ответил Факер, мечтая побыстрее убраться отсюда, оставив её заниматься своими делами, ведь до того, как они приехали, у неё ведь были какие-то дела?..
Его штормило.
«Давно Женя приехал?» - спросил Василий.
«Час назад, как и ребята», - ответила мать.
***
Женя оказался евреем. Причём, не карикатурным – щупленьким и низеньким, в очках и с пейсами, - а очень даже здоровым малым, его одногодком.
Вообще мифы о евреях-ботанах, не видевших в жизни ничего опаснее скрипки, на которой они сплошь и рядом якобы пиликали, Факер развеял для себя с раннего детства благодаря бабушке, рассказывавшей ему реальные и оттого вдвойне жуткие истории о том, как вернувшись с «Ташкентского фронта» упитанные и налитые здоровьем еврейские парни со свистом захватывали в городе элитные квартиры, зачастую выбрасывая хозяев прямо из окон. Независимо от этажа. После они же, купив на чёрном рынке у настоящих ветеранов ордена и медали, дрались с его дедом и другими реальными фронтовиками, вернувшимися с войны не только в наградах, но и в ранах с болячками. И тут был всего один момент, почему Факер верил бабушке, не считая её антисемиткой и просто старой дурой. Он всегда дружил с логикой и понимал, что врать ей просто незачем.
Они поздоровались. Ребята бухали водку, и Факер подумал, что несколько рюмок таки можно опрокинуть. Пока он быстро пил, не чокаясь с остальными, и закусывал холодцом и остывшим шашлыком, всё это время солировал Женя, рассказывающий окружающим о прелестях жизни в Израиле.
«Сказка, а не страна», - вздохнула рядом какая-то девушка.
Это окончательно оскорбило Факера, и он возмущённо выпил ещё пятьдесят, после чего встал и подошел к Жене. Он был выше его и явно занимался утренней гимнастикой с железом, поэтому бить его нужно было не по самовлюблённой роже, а по яйцам. Причём, в переносном смысле.
«Почему бы вам не показать миру ядерную бомбу?» - спросил он, обняв Женю.
Поведение Факера, посмевшего перебить его, сбило у него дыхание, отчего он не сразу нашелся что ответить.
«Какая бомба?» - наконец, улыбнувшись, включил дурака он.
«Ту, которую вы от всех скрываете. И я не думаю, что она одна. Причём, заметь, что вам никто и слова не говорит, в отличие от травли КНДР или нападок на Иран, у которого атомного оружия и близко нет», - холодно спросил его Факер, с удовольствием отмечая, что присутствующие девочки слушают его, затаив дыхание.
«Ты прикалываешься», - продолжал скалиться Женя, с которого буквально осыпалась спесь.
«Я уже молчу об оккупации Палестины и геноциде арабов. Израиль – фашистское, тоталитарное, откровенно расистское государство, аналогов которому не было и нет. Извини, Жень, но вы – агрессоры. Не евреи, а ваша власть – государство Израиль», - сплюнул Факер.
Женя молчал.
«Ты зачем сюда приехал?» - спросил он.
«Я продаю вам чеснок», - ответил Женя.
«Чеснок – дело хорошее. Только вот, неужели у нас нет своего?» - спросил Факер.
«У меня ниже цены, и вообще – это вопрос не ко мне», - справедливо парировал он.
В один момент Факеру стало скучно – перед ним стоял просто молодой ублюдок, для которого вся мощь его государства, которым он, как еврей, мог бы гордиться, как имеют право гордиться нацистской Германией немцы, - не имела значения, и была сведена к поставкам чеснока гоям, которых он, возможно, и за гоев не считал.
***
Когда Факер в очередной раз за Пасху, уже сбившись со счёта, вновь напился, пришел багровый закат, горящий вокруг, словно радиационное сияние. По небу вновь поползли тяжелые свинцовые тучи, предвещая новую порцию крупного весеннего дождя. Бухая под брезентовой крышей, Факеру было пох – дождь и дождь, главное – тепло. Пребывая в столь глубокомысленных рассуждениях об относительности бытия, он вдруг вспомнил, что прибыл сюда, в общем-то, чтобы покурить.
«Где мои шишки?» - подумал Факер грозно, и принялся искать одним лишь взглядом, чтобы не выдавать себя перед этими мудаками (почему бы Жене не быть завербованным Моссадом?), куда исчез Василий.
Вокруг стало поразительно темно.
«Не помешало бы включить свет», - подумал Факер, тревожно прислушиваясь к тишине.
Он попробовал встать, но не почувствовал ничего – ни ног, ни рук, ни задницы.
Факер превратился в голое сознание, нервно пульсирующее среди безмолвного мрака.
Наверное, в другое время и в другом месте все это выглядело бы красиво и по-хорошему готично, но в тот момент, растянувшийся на неопределённый срок, стремящийся в бесконечность, ему было реально невесело. Нет, не страшно, скорее его просто пронизывала тоска и чувство безысходности.
«Я умер», - внезапно, осенила его надежда.
Ухватившись за эту мысль, Факеру стало безмерно грустно, но спокойнее.
«Даже самая горькая правда, например – сообщение о собственной смерти, - куда лучше постоянных сомнений и терзаний в ожидании неведомого чего», - подумал он рассудительно.
Правда, не успев толком погоревать и пожалеть себя безвозвратно, Факер был выведен из состояния временного отсутствия очередной незнакомой тёлкой, пытающейся пьяно вылезть из-за стола, но, в итоге, зацепившей сидящего рядом Факера, после чего они вдвоем рухнули в молодую траву. Тёлка была лёгонькой, словно пушинка, и у Факера даже встал, однако в тот момент, лежа на спине среди прохлады, приникнув к земле, он радостно смотрел на летящие прямо в него капли дождя.
***
Василий нашелся тут же – он никуда и не исчезал. Сидел и пил чай без сахара. Факеру стало жаль его.
«Так неинтересно жить», - подумал он.
Не обращая на себя внимания, он встал и пошел бродить вокруг дома, переступая из кругов света – из одного в другой, рвущихся в тенях и стремясь к темноте, - расплывающихся из прикрытых окон. Фруктовые деревья свежели каплями дождя на юной листве, нежность которой Факер чувствовал, отводя прочь тонкую ветку, больно царапающую лицо.
Неожиданно из темноты до него донеслись знакомые с детства звуки фортепьяно.
Он пошел быстрее и обогнул дом. Музыка заиграла чётче.
«Двадцать третья соната фа минор», - радостно узнал Факер, и заглянул.
За фортепьяно в электрическом свете сидела красивая еврейская девочка. В его детстве во дворе было немало еврейских детей, не у всех, но у многих дома было фортепьяно. Он слышал Людвига ван Бетховен десятки раз.
Окно было приоткрыто, и Факер потянул за ставни. Сквозняк потревожил нотные листы. Девочка оглянулась на него.
«Нечеловеческая музыка», - улыбнулся ей Факер, повиснув на подоконнике.
Она не отвечала.
«Ты сестра Жени?» - спросил он, не зная как продолжить разговор.
Ей было лет пятнадцать, не больше.
«Маленькая сучка», - подумал Факер, устав висеть, и чувствуя, как у него снова встаёт, и оттого злясь на заторможенную девочку.
Он посмотрел на неё с отчаянием.
«I don`t speak Russian», - сказала она на корявом английском.
«Блядь», - выругался Факер.
Девочка впервые улыбнулась, встала и начала собирать ноты. Короткое домашнее платье аппетитно подчёркивало юную крепкую задницу. Факер облизнулся и уже было надумал лезть через окно к маленькой сучке в комнату, когда туда же, но через дверь вошел ей брат.
Не дожидаясь, пока его попросят, Факер незаметно спрыгнул обратно и скрылся за углом дома.
***
Он посмотрел на часы – начало одиннадцатого, несколько пропущенных вызовов и непрочитанных сообщений. Пацаны сначала интересовались, где он, после чего пошла череда названий местных питейных заведений, по которым они теперь перемещались.
Наконец, они просто о нём забыли.
«Мне понадобится карта», - подумал Факер, вспомнив, что так и не покурил.
Возвращаться к компании его ломало, поэтому он просто набрал Василия.
«А я уехал, тут дела нарисовались», - спокойно, будто всё реально заебись, ответил он.
«Чувак, и что же делать мне?» - не выдержал Факер.
