Кертту положит ладони на живот и, закрыв глаза, насладится теплом. А потом возьмет нож – тот самый, в ножнах из старой лососевой кожи – и пробьет в животе дырочку. Хлынет прозрачная маслянистая кровь Ванамо, понесет крохотных мальков из материнской мертвеющей утробы в прозрачный сосуд.
Широкие ремни из мягкой кожи привяжут сосуд к Кертту, и та согнется под непривычной тяжестью его. Трубки пройдут сквозь стекло, скрепляя железо с плотью, плоть – со стеклом, чужое со своим.
И прикрыв мертвые глаза Ванамо, Кертту встанет у зеркала.
Полированная бронза отразит новый облик.
Тонкий стан. Узкие плечи. И стеклянный шар живота, оплетенный железной сетью. Скудный свет лампы будоражит мальков. Мечутся тени.
Тают.
Выгравированные на стенках сосуда имена исчезают под пальцами Кертту.
…и стало так: год от года возвращался лосось в реки Туонелы.
Ели женщины золотую икру. Рожали детей. Здоровых. Сильных. Злых.
А всех прочих, поименованных, забирала Калма…
Мальчик? Девочка?
Кертту оставит троих.
---
Здравый смысл
— Да, он сперва сел на диван, а потом закричал во всё горло: «Как ты посмела связаться с этим драным гуманитарием!..»
— Лида, ты снова перепутала. Гуманитарии — это вы с ним, а я — рационалист.
— Ой... Ну ты ведь понял... Стою и дрожу, а он: «Не дочь ты мне больше, уходи к своему...»
— Лида, я устал слушать эту историю. Ты повторяешь её раз восьмой, наверное, И каждый раз ошибаешься в том же месте, и каждый раз всё слово в слово. Уши вянут, давай поговорим о другом.
— Ну милый, извини... Меня до сих пор трясёт... Фух... Не говорила тебе раньше. Знаешь, что он потом сказал? Что у рационалистов нет души.
— Что??? Тьфу, какой бред! Вообще, не доказано, что душа у кого-то есть или что её у кого-то нет. Смешно! Откуда он сделал вывод, а?
— Не знаю. Вообще, это не он придумал, про вас что только не услышишь в западной Москве.
— А что, например?
— Например, что вы без нас не проживёте, а мы можем и без вас, но просто жалеем.
— Пхаха!.. Это почему мы без вас не можем?
— Потому что гуманитарии создают то, ради чего стоит жить: стихи, песни, книги. А бытовое само собой сделается.
— Ахаха, вот это да! Интересно, а водопровод кто построил, а электричество кто провёл? Или гуманитарии настолько одухотворены, что не пользуются презренными достижениями прогресса? Или нет! Наверное, они считают, что вода сама к ним приходит, а свет сам загорается при виде гуманитарской... шеи.
— Почему шеи?
— Не знаю, подвернулось слово... Так вот... А кто бы вас лечил?
— Саша, у нас есть доктора...
— Да какие у вас там доктора! Шарлатаны какие—то. Тут наука нужна и логика, а у вас какая логика? Чувствами нельзя человека вылечить.
— Саша, ты ошибаешься...
— Нет, Лида, это вы без нас не можете, и мы вас жалеем. Даже в футбол обыгрываем не сильно. Терпим и надеемся, что научитесь здравому смыслу...
— Тьфу, лучше бы я не говорила...
— Ох, Лида... Ну не отворачивайся, прости, занесло. Это же не тебе, это тем, кто сочиняет...
— Всё равно, мне противно. Ты говоришь, как они! Отойди!
— Прости, пожалуйста, Лида, не плачь... Лида, ну...
***
— Саша, расскажи мне про свою работу. Ты целыми днями сидишь, а я ничего не знаю.
— Да что рассказывать. Сейчас вот работаем над совместимостью протоколов... Хочешь расскажу, что это? Вкратце, конечно.
— Ну, наверное.
— Протоколы описывают, как будут передаваться данные между разными устройствами. Вот, например, компьютер и плеер. Ты передаёшь какую-нибудь песню...
— Здорово, понятно, больше не надо! Лучше расскажи что-нибудь про своих друзей или коллег.
— Что рассказать... Ну, есть Фил. Он у нас начальник, но хороший парень.
— У него большая голова?
— Хм, нет, а с чего ты взяла?
— Отлично звучит: «Фил – большая голова».
— Бред какой-то.
— Забавно же. Нет, ты продолжай. Кто ещё? Помню, Эндрю звонил. Эндрю – руки, как у краба.
— С тобой всё в порядке?
— Ну это тоже шутка...
— Странные у тебя шутки. Мне неприятно слышать их про друзей.
— Да я по-доброму же, не хочу никого обижать! Просто ассоциации. В голову приходят слова, а я их говорю. Давай если не с друзьями, то просто с вещами. Назови какую-нибудь вещь.
— Лида, ты меня пугаешь.
— Лида, окей. Лида играет в пинг-понг. У неё наряд из апельсиновых корочек, на голове шапка- пулёмёт, а в желудке — сковорода. Она ездит на сломаном велосипеде в Анадырь и в четверг. Она косит траву на лужайке у Бозона Хиггса и ест унылые помидоры. Удивляет вся гигроскопичность этой ситуации.
— Ты знаешь, что такое бозон Хиггса?
— Хм, думала, это не «что», а «кто» — человек какой-то. Бозон Хиггс.
— Да уж...
— Что, я не права? Только не смейся, дорогой, расскажи лучше! Я хочу образовываться!
— Бозон Хиггса — это такая элементарная частица. У неё название «бозон», а названа она в честь Хиггса. Ты ведь знаешь другие частицы: электрон, протон?
— Знаю, знаю. А кто такой Хиггс?
— Ну, учёный какой-то был, наверное. Всех не упомнишь.
— Понятно всё с тобой.
— Что это со мной понятно?
— Ладно, ничего особенного. А история тебе как?
— Эм... Честно говоря, прослушал. Только на бозоне включил внимание. Повторишь? И, кстати, откуда ты про него узнала?
— Не помню. Может, на рекламном щите мелькнул... Гигроскопичность точно оттуда. Вообще, у вас
