принявшему привычный четвероногий вид, попался на глаза кулям. С диким воплем вскочил он, опрокинув хакана, и принялся топтать ненавистного ему зверька. Подоспевшие слуги, подумав о неповиновении, до смерти забили нагайками владыку жунов. Такую роль в человечьей судьбе могут сыграть мёртвые птицы и грызуны…
***
Лан Гошон отложил кисть и прислушался. За окном раздавались пронзительные крики: «Дорогу государю! Великий хаан покидает ставку!» Гошон знал, куда отправился правитель — поклониться духам предков на горе Гоян. Что ж, это тоже нужно занести в официальную «Хронику деяний Бугоран-диюка, солнечного императора Лашура». Многое уже успел совершить великий, как солнце, хаан. Завоевать двадцать три княжества Северной Тун, прорыть канал через Вегейские степи, построить новую столицу — в сотню раз краше и больше прежней. И всюду Лан Гошон сопровождал своего повелителя как преданный советник и летописец. Даже злейшие враги — цари Чинга и Кумени — признавали: Бугоран-диюк — из тех, кому благоволит Небо и кем гордятся предки. И потомки будут гордиться — уж об этом постарается кисть Лан Гошона.
Ну да ладно. Пока государь на горе Гоян, у Гошона есть пара часов, чтобы поработать над своим любимым детищем — «Записками о великих и малых». Эта рукопись в триста свитков (а будет ещё больше!) призвана прославить уже самого Лан Гошона. В ней он решил собрать все сведения о великих мира сего — царях, полководцах, святых, разбойниках — с седой древности до наших дней. И не просто изложить, а — и в этом была главная задумка! — противопоставить им деяния малых и незаметных, дабы видна стала относительность любых замыслов и поступков, свершений и трагедий. И последние станут первыми, как сказано в одном старом писании. Хорошая идея, ещё никем не развернутая. Лан Гошон вновь обмакнул кисть в чернильницу.
***
Общеизвестно, что ичиуты — самый хитроумный народ. Живя в небольшой долине в горах Пхумо, они издревле подвергались нападениям могущественных соседей, но никогда никому не подчинялись. Причиной тому невероятная изобретательность даже самого последнего из ичиутских крестьян. Так, в год Черной Лисы в их владения вступила армия Думаня, коворейского владыки. Ичиуты отступили без боя, но распустили слух, будто со дня на день ожидают подхода мезомейских войск — лютых врагов Ковореи. И точно — их лагерь в горах каждую ночь увеличивался на сотни огней, пока все предгорье не заполыхало кострами. Уверенный, что мезомейцы-таки пришли на выручку ичиутам, Думань спешно отступил. Однако хитрые горцы всего лишь жгли пустые костры. В другой раз их главный город был осажден войском гимаров. Эти искусные лучники не давали ичиутам и носа высунуть за стену, не говоря уже о полноценных вылазках. Казалось, дни ичиутов сочтены — скоро им нечего будет есть. И тут некий крестьянин придумал следующее. Ичиуты сделали из соломы фигуры воинов в человечий рост и тёмными ночами спускали их на веревке со стен, имитируя вылазку. Меткие гимары превращали эти куклы в ежей из стрел, ичиуты же, как ни в чем не бывало, поднимали их обратно и таким образом пополняли свой стрелковый запас. Когда же гимарам надоело дарить стрелы врагу, ичиуты совершили настоящую вылазку и перебили множество осаждавших. Те вынуждены были отступить. О хитростях ичиутов можно говорить ещё много.
***
Уже два месяца лил, не переставая, холодный дождь. Войско Бугоран-диюка тяжело продвигалось по непролазной грязи на восток, к отрогам Чоулеза. Это были земли Кумени, прежде вассального государства, которое лет сорок назад, с приходом к власти визиря Пуцу, быстро возвысилось до большой державы. Но вот умный и смелый Пуцу отошёл к праотцам — разве может представиться более удобный случай, чтобы восстановить статус кво? К сожалению, так думал не только великий, как солнце, лашурский хаан. С юга нагрянули «овощееды» Праттака — презренный народ, питающийся древесными плодами, словно макаки какие. Да и император Чинга проявлял повышенную заинтересованность в вопросе куменского престолонаследия, намереваясь посадить на оный любимого сына. Противостояние четырёх армий затягивалось. Все медлили, ожидали ошибки соперников, темнили настолько, что порой обманывали самих себя. Бугоран-диюк собирал уже третий Совет за неделю.
Лан Гошон сидел во втором ряду. Перед его почтительно склонённой головой маячила косичка Тубарея, старого и туповатого генерала, который постоянно сопел, потел, украдкой утирался шелковым платком и то и дело бессвязными выкриками прерывал говорящих. «Ну да!.. Ещё чего!.. Чушь!.. Ха-ха!» Своё слово «Наступать!» он уже давно сказал, прозвучало оно неубедительно, как только могут быть неубедительны пафосные слова после двух месяцев тяжелой кампании. Прочие сановники высказывались уклончиво; мол, и отступать, конечно, нельзя, и продолжать поход становится всё труднее. Отдохнуть бы полгодика на тёплых квартирах.
— А что скажет нам сиятельный Лан Гошон, мудрость которого, настоянная на книгах, как чай на травах, видит много дальше обычного мнения? — разнёсся по шатру зычный голос хаана. Гошон тряхнул головой и поднялся. Он был как никогда уверен в себе. Прочитанная накануне «Книга правителя страны Зод», редкая настолько, что о ней в стране Зод даже не слышали, мягко перекатывалась в его голове отточенными афоризмами и поучительными историями. Воздав должное предыдущим ораторам, летописец тут же напомнил, что осторожность на войне сродни поведению крыс в амбаре: пока одни всё нюхают в тревоге воздух, другие уже давно набивают брюхо. От сравнения с крысами Бугоран-диюк поморщился; заметив это, Гошон поспешил уподобить хаана великим полководцам древности, которые долго запрягали, зато быстро ехали. Настало время, убеждал Гошон, совершить хитроумнейший маневр, о котором он прочёл в древних свитках. Пусть псы грызутся за кости Кумени; мы же совершим неожиданный бросок на север и ударим по столице Чинга. Их армия, завязшая в сражениях с куменцами и праттакцами, не успеет вернуться; заняв Уфань, мы не только ослабим чингцев, но и отвлечём их от куменского вопроса; решить его затем будет значительно проще.
— Но как же наши солдаты?! — удивленно воскликнул Оромэй, министр по снабжению. — Они истощены, изголодали, такого перехода не выдержат!
— Ерунда! — Гошон триумфально обернулся на голос. — Посулите им тройное жалование, а в случае неповиновения казнь каждого седьмого — и откуда только силы появятся.
— Так делал великий завоеватель Римаск, — пояснил он, обращаясь уже к хаану. Тот смотрел на Гошона заинтересованно. «Всё, подумал летописец, место первого советника обеспечено! Не забыть потребовать себе Мечиску — милейшее именьице! А может, и на дочке Бугорана жениться?» Тут он кинул на государя столь дерзкий взгляд, какого себе не позволял даже по отношению к книжным торговцам с площади Тепунк; на его счастье хаан, всецело погружённый в предложенный проект, не заметил этого взгляда. На следующий день смелый план Гошона был принят.
***
Все силачи мира не смогут протащить быка за хвост, ибо это противно порядку вещей. Но даже маленький мальчик, взяв быка за уздечку, мирно проведёт его хоть через всю страну, так как будет следовать порядку вещей. Поэтому мы не купаемся в огне, не жжём воду, не едим камни, не строим дома из яблок. Порядок вещей — основа подзвёздного мира.
***
Поход Бугоран-диюка на столицу Чинга стал наиболее бесславной страницей деятельности этого в общем-то достойного правителя. Поначалу двинулись бойко; кстати закончился и проклятый дождь. Но затем неудачи посыпались одна за другой: дикие газры отбили половину и без того тощего обоза, от плохой воды люди стали желтеть и просиживать в кустах дольше, чем собственно идти, ошиблись в расчетах и вышли не к броду Илуш, от которого до Уфани рукой подать, а много южнее — эта оплошность позволила уфаньцам подготовиться к обороне, а армия Чинга успела вернуться домой. В результате лашурцы оказались зажатыми с двух сторон. Катастрофа ждать не замедлила. В отчаянной битве Бугоран-диюк был полностью разгромлен, подписал унизительную и разорительную капитуляцию и в диком гневе возвратился
