Яся, пахнущая хлебом, двинулась к нему. Ференц поцеловал ее, сначала, промахнувшись, в подбородок, затем уже нашел губы.
А затем шею.
- М-м-м, - сказала Яся, откидывая голову.
Они сели на бревно.
- Приготовилась? - спросил Ференц.
- Придумала, - сказала Яся.
Темнота скрадывала ее фигурку, руки, лежащие на коленях, длинную вязаную кофту. Ференц видел только серый овал лица с тенью носа.
- Только осторожно, - сказал он.
- Ага.
Яся приблизилась. От ее дыхания Ференцу вспомнился Шпынь.
- Глу... - прошептала Яся. - Глупенький.
Слово вошло в Ференца тонким жальцем.
Оно было бледное, длинное. Покрутилось, пожужжало у него внутри и, стукнув о ребра, рассыпалось отзвуками.
...лупенький... ..упеньки...
Разожмурив глаза, Ференц увидел все тоже: ночь, контур Яси, лохматые деревья у Яси за спиной.
- И как? - тихо спросила Яся.
Вместе они следили, как свет слова тает под кожей запястьев, предплечий. Будто оброненный в речку на глубину осколок зеркала.
- Ничего вроде, - сказал Ференц. - Не полыхнуло же?
- Нет. Но я глаза закрыла.
- И я.
Они посмеялись, прижимая к губам ладони.
- Я тебя люблю, Яська, - сказал Ференц.
Как-то само у него это вылетело, не со зла.
Сначала разгорающееся свечение зародилось у Яси под левой грудью, а затем, осветив ее всю, испуганно-моргающую, столбом рвануло в небо.
- Ференц!
Ференц свалился с бревна наземь.
Трава, бревно, река, ольшаник — все вдруг стало видным и резким, как днем. Одну Ясю разглядеть было невозможно.
Столб света не собирался утихать.
- Ференц!
- Я это... как же... - Ференц прикрыл глаза рукой. - Я не хотел, Яська!
- Нас убьют!
Яся заплакала.
- Погоди, - заметался Ференц, то и дело поворачивая голову к деревне. Видят? Бегут уже? - Это... Наставление читай! Вслух! Слышишь?
- Д-да... - дрожащим голосом ответила Яся. - С-слово тьма избавляет от гордыни и указывает настоящее место. С м-малых лет... Фе-еренц!
- Да?
- Оно не гаснет.
- Я вижу.
А еще он увидел, как с темного склона на берег, подпрыгивая, скатываются фигуры с огоньками свечей и ламп. Кто впереди? Потей? Ощущение непоправимого захлестнуло Ференца.
- Читай!
- С малых лет, - всхлипывая, продолжила Яся, - место человеку — земля. А свет в нем — не его свет, а милость...
- Дура! Гадина! - принялся ругать Ясю Ференц. - Толстозадая! Прыщавая!
Свечение мигнуло, но слишком коротко.
- Уродина!
Кто-то тенью проскочил мимо.
Следующий мостырец сбил Ференца с ног, от берега закричали, кулак заехал Ференцу по щеке, пальцы рванули губу, прилетело в бок, темная на фоне Ясиного сияния возделась бородатая голова.
Краем глаза Ференц заметил, как Ясю обходят с мешковиной.
- Я не хотел, - сказал он.
- Ну дак, - кивнула голова.
Затем стало темно.
Очнулся Ференц на земляном полу, головой в гнилой соломе.
Сквозь узкую выемку под крышей проникал свет, не утренний, а жаркий уже дневной. Солнечные пятна дрожали высоко на бревнах.
На свету болтался пучок травы.
Лабаз чей- нибудь, подумал Ференц. Наверное, и отславословили уже, и поклоны отбили. Теперь решают...
Во рту было солоно от крови, справа не хватало верхних зубов. И дергало болью сердце: Яся, Яся. Дурак я, Яся. Права мать.
Какое-то время Ференц ловил звуки за стенами, но они были обычными — звенел насекомыми воздух, побрехивал пес, издалека доносилось мычание коровьего стада. И кто-то ходил, пофыркивая, почесываясь, поблизости.
Охрана.
Ференц усмехнулся. Кто я? Червь. А вот охраняют же.
Многоголосье вспухло внезапно.
Был здесь и зычный Потеев голос, и визгливый Ясиного отца, и вплетающийся укором материн. Был и незнакомый голос — скрежещущий, хриплый.
Шелест одежды, шорох множества ног. Свет в узкой выемке стал густо- желтым.
Ференц сглотнул. Кому не известен свет Яркой службы? Поди поищи такого идиота. Наверное, слепец и тот...
Звякнул, отмыкаясь, засов.
- Выходи, тварь, - сказали Ференцу.
Ференц поднялся и, щурясь, вышел.
Мостыря стояла мрачным полукругом. С одного края — хмурая мать. С другого — скорбный Гортель. Тая. Клеом. Девчонка Омельда и Неры. Потей. Все-все. Будто никому не нужно в поле или на хозяйство. Сгорбленные, прижатые к земле светом, исходящим от высокой фигуры в центре.
Серые платья и порты. Белые рубахи. Синие платки.
- Говорил слово свет, урод? - проскрежетала фигура.
- Да, - сказал Ференц.
Смотреть на фигуру было больно, но, если терпеть, сквозь свет постепенно проступало одеяние в складках и жестокое узкое лицо.
- И ты думаешь, ты сделал великое благо, землеед?
Человек Яркой службы подступил к Ференцу так близко, что тому жаром обожгло брови и ноздри. Дышать стало трудно, а ноги сами подломились в коленях.
- Нет, господин Яркий.
Ференц скрючился перед фигурой.
- Урод ты и дурак. Иди за мной.
Мостыря расступилась перед светом.
