Проплыло мимо Ференца насупленное лицо Потея, чье-то еще лицо. Его никто не тронул. Только мать прошипела:
- Чтоб ты сдох!
Но Ференц не сдох, хотя и едва не упал.
Слово засело где-то в животе, скручивая кишки. Искреннее, жгучее.
- Эй, - обернулся человек Яркой службы, - к девке кто проводит?
- Я, господин вы наш светлый, - оттолкнув Ференца, Потей Кривоногий юркнул вперед. - Сюда, светлый господин. Мы ее в ямник, в ямник...
- Я знаю, куда, дурак, - лениво сообщил Яркий, - видно же, как слово светит. Замок ломать не хочется, свинья. И вообще...
Он замолчал, посчитав ненужным что- либо уточнять. Затем сказал остальным:
- К площадке идите, убогие. Там ждите.
И двинулся через деревню.
Ясю заперли в овине за Потеевым домом. Свет бил из ямника на десять человеческих ростов, сквозь крышу.
Подходя, Ференц подумал, хорошо бы материно слово сработало. Он бы умер и все.
- Твой бы свет свой, безмозглый, - сказал Яркий, останавливаясь у крышки, закрывающей лаз в ямник, - кому положено дарил. Утром и вечером. Теперь, извини, гаденыш, уже не подаришь.
- И пусть! - вскинул голову Ференц.
И опустил.
Потей заелозил ключом в замке крышки. Щелк- оборот- щелк!
Яркий заглянул вниз, в наполненную свечением яму.
- Жива еще, коза? Поднимайся.
Свет, более прозрачный, чем у человека Яркой службы, потянулся вверх вместе с Ясей.
- Ференц?
Ференц не увидел, почувствовал улыбку и улыбнулся в ответ.
- Яся...
- Молчать! - крикнул Яркий. - За мной.
Дом, колодец. Околица ощетинилась изгородью, солнце, шмели, головки иван- чая, поспевающие кружной дорогой деревенские.
Яся, как поймала Ференца за пальцы, так и не отпускала их весь короткий путь.
У поклонной площадки стояли лошади и трое подручных Яркой службы. Все трое светились, крепкие, уверенные, деловые.
- Я боюсь, - шепнула Яся.
Яркий отнял ее руку от Ференцевой и повел ее чуть дальше от площадки.
- Итак, беспросветная деревня Мостыря, - сказал Яркий, и деревенские, как один, повернули головы, - девушке Ясе сказали светлое слово, то, что предназначено вовсе не ей, а вашему правителю. Достойна ли девушка Яся светиться как он? Обнимает ли она светом весь мир? Правильно ли ее свечение?
- Нет, господин наш светлый, - хором ответила Мостыря, кланяясь.
- Тогда, свиньи, смотрите и не отворачивайтесь.
Яркий зашел Ясе за спину и возложил руки на ее едва видные плечи.
Свет его загустел, темнея и превращаясь из желтого в черно-красный, мгновение, другое — и свет Яси поплыл от него гнилыми струйками.
- Славьте службу! - крикнул Яркий.
Деревня бухнулась на колени.
- Служба Яркая наша защитница!
- Преграда тьме!
- Опора Артемоса!
За воплями тонкий вскрик Яси не был слышен.
Сжимая кулаки, Ференц увидел только, как она, почерневшая вдруг, обуглившаяся, осыпается пеплом к ногам Яркого. Была Яся — и нет. Ветерок потащил дымок через поле.
Мостыря умолкла.
- Теперь, - сказал в тишине, вытирая ладони, Яркий, - с этим... Иди сюда.
Он поманил к себе Ференца.
Одновременно задвигались подручные — двое поволокли железную цепь, третий согнулся под костылем и молотом.
Ференц встал перед Ярким.
- Нельзя так! - сказал он в свет. - Яся же ничего... это я... За что же?
- Ах, какие темные слова! - фыркнул Яркий. - Рот открой.
Ференц сжал зубы.
- Как хочешь, - качнул плечами Яркий.
Сбоку ухнул, высекая искры молот. Подставленный костыль с кольцом цепи до половины вошел в землю. Еще удар! - и шляпку костыля припорошило пеплом Яси.
- Готово, - буркнул один из подручных.
- Подержите этого, - указал Яркий.
Ференца схватили за руки и под равнодушными взглядами Мостыри запрокинули голову.
- Это первое, урод, - сказал Яркий и наложил ладонь ему на губы.
Жар проник в рот. Жар наполнил его, выжигая щеки, десны и язык. На языке что-то лопалось и стекало в небо.
Может, слова?
Ференц дергался и мычал, но свет был всюду, и держали его крепко.
- Милостива Яркая служба! - доносилось с площадки.
- Свет несет нам!
- Второе, - обернулся к деревенским Яркий, - этот парень будет посажен на цепь. Вот здесь. Дарите свет Артемосу, черными словами потчуете этого. Утром и вечером. И так пока не убьете. Но кормить! Отцу девчонки — два светлых слова. Матери парня, после смерти уже, - одно. Ясно, ублюдки?
- Ясно, господин светлый наш, - расплылся в улыбке Потей.
Клацнула цепь у Ференца на ноге.
Мостыря старалась убить Ференца едва ли не больше, чем одарить светом Мемеля Артемоса. Но он почему-то не умирал.
Слова впивались в тело, портили руки, пальцы, выползали язвами, прижимали к земле и давили, давили, давили...
- Мемель Артемос! Благодатный!
- Ференц Гнутый! Сдохни, гад!
- Умри!
- Опорожнись!
- Чтоб тебя вырвало! И перекрутило!
- Жри траву!
Утром и вечером.
Ференц ползал, звеня цепью, под дождем и солнцем. Обросший, грязный, в тряпье и экскрементах. Но не умирал.
Он ворочал обожженым языком, но его собственные слова оставались в нем же. Он бился головой, как хотели, как говорили, кусал себя и рвал волосы.
Но не умирал.
Ночью в голове у Ференца яснело, и он забывался сном, в котором Яся улыбалась ему, прежде чем рассыпаться пеплом.
Потей приходил к нему после обеда и, присев на безопасном расстоянии, спрашивал:
- Ты почему не умираешь, гнида? Или наши слова недостаточно темные? Или ты вообще оглох,
