— Она и в самом деле такая красивая?
— Да. Она внушала мне чувство неполноценности.
— Венеция! Какие глупости! — Глядя на свою дочь, зеленоглазую красавицу с золотистыми волосами, леди Гамильтон отказывалась в это поверить.
— Правда, мама. Казалось, будто Фернанда провела всю жизнь, стараясь достичь совершенства… — Венеция не хотела больше говорить на эту тему. Они сидели в саду, любуясь холмистыми окрестностями Сассекса. — Здесь все так невероятно зелено, — вздохнула девушка. — Пока не увидишь буйство зелени здесь, невозможно представить себе, какая засушливая Испания. У них прелестный сад, но его нужно все время поливать — шланг никогда не просыхает. А когда смотришь за пределы сада на старые стены и долину, то горы кажутся голыми и суровыми. Не то что здесь.
— Я надеюсь, что мы сможем когда-нибудь отплатить им за гостеприимство.
«Вряд ли, — подумала Венеция, — разве что когда Хоакина приедет в гости к Д'Эльбуа». Она не могла представить дона Андре здесь, в их доме, и была уверена, что сеньора де лос Реес и Эмилия не горят желанием посетить Англию. Аннина, может, и захотела бы приехать, но дон Андре, конечно, запретит.
Тимоти отвез Венецию к Джону Д'Эльбуа в больницу. Тимоти, с шевелюрой цвета спелой пшеницы, серо-зелеными глазами, как у сестры, широкоплечий, шести футов ростом, выглядел красавцем. Поскольку и он и Тоби обзавелись девушками, парни не могли дождаться, когда приедет Хоакина, чтобы утешить Джона. «Бедный старина Джон чувствует себя беспомощным стариком. Ты должна приехать и рассказать ему все о Хоакине и развеселить его», — потребовал Тимоти.
Джон был расстроен медленным выздоровлением и скучал от вынужденного безделья. Он обрадовался Венеции и долго расспрашивал ее о Хоакине, о замке и обо всех его обитателях. Джон умолял Венецию поскорее прийти к нему еще, и девушка стала его постоянной посетительницей, чувствуя, что Джон — та ниточка, которая связывает ее с Испанией, а она для него — единственная, кто напоминает о Хоакине.
Венеция написала ободряющее письмо Хоакине и ожидала ответа с большим нетерпением. Честно говоря, она надеялась прочесть о доне Андре и страшно разочаровалась, что Хоакина упомянула о нем только вскользь. У Венеции было непривычно много свободного времени, и, чтобы чем-нибудь заняться, она предложила свои услуги местной больнице. Поскольку летом персонала было меньше обычного, ее охотно взяли. Девушка печатала на машинке, разносила подносы с едой в палаты и кормила больных. Она меняла в вазах цветы, которые приносили посетители, измеряла температуру, раздавала лекарства. И еще стелила постели и не жаловалась на то, что от этой работы у нее болит спина. Венеция даже научилась купать младенцев и всякий раз, когда относила крошек матерям в родильные палаты, умилялась, глядя на беспокойные личики малышей.
Об этом она писала Хоакине. Чтобы развлечь ее, утверждала Венеция. Но в душе девушка знала, что истинной целью ее писем было поддерживать отношения с обитателями этого испанского замка.
Глава 7
Хоакина прибыла в Англию прекрасным летним днем с леди Д'Эльбуа и сразу же влюбилась во все, что увидела там. У Джона нога все еще была в гипсе, и ему разрешили вернуться домой с рекомендациями разрабатывать ногу. Хоакина была словно послана ему богом. Она занимала все его мысли и все время находила для Джона занятия. Девушка ухаживала за ним, бегала по его поручениям и делала это с огромным удовольствием.
Ей очень понравился длинный низкий белый дом в ухоженном парке. Хоакину поразила красота Англии. Вместо серости, дождей и частых туманов она увидела пышные кроны деревьев и обилие цветов. Испанка по-прежнему была робкой и тихой, но больше не боялась. Джон восхитился ее успехами в английском языке и продолжал обогащать его словами, которыми обмениваются влюбленные.
Хоакина легко вошла в компанию Джона и подружилась с Тимоти, Тоби, их девушками. Она часто бывала у Венеции дома во время «пати» у бассейна, но Венеция присутствовала на них, только когда была свободна от работы в больнице.
На самом деле Венеция считала себя слишком взрослой для общества таких молодых людей. Она не могла забыть дона Андре, взвалившего на себя ответственность за стольких людей. Его всегда серьезный и строгий вид импонировал Венеции, как и его отношение к жизни.
В длинные светлые летние вечера она обычно удалялась от компании юных весельчаков, собиравшихся вместе после ужина в беседке, и бродила по саду. Одна, вдали от звуков молодых голосов, чтобы не заглушать звучащий в ее памяти глубокий, спокойный голос человека, с которым она уже долгое время разговаривала только по телефону. Венеция прогуливалась до тех пор, когда розовая и аметистовая темнота наползала на небо с востока и медленно разливалась на западе после захода солнца. Ей хотелось, чтобы дон Андре был здесь и разделил с ней тишину вечера, и она бы прохаживалась по саду с ним, а не в одиночестве. Венеция знала, что пройдет еще много времени, прежде чем она перестанет тосковать по испанскому гранду, перестанет постоянно думать о нем.
«Да, — вздохнула девушка, — больше отрицать нельзя — я люблю его. И это не приносит мне никакой радости. Ему не нравится мое поведение. Когда он вздумает жениться, то только на испанке. Он даже указал мне на препятствия к нашему соединению. И упрекнул, что мне не хватает ответственности и здравого смысла. Я знаю, он также думает, будто я веду себя слишком свободно и у меня плохой вкус. Так что же может получиться из этой бесплодной любви?»
Однако они всегда оказывали воздействие друг на друга. И если дон Андре видел, что «из этого ничего не получится», значит, размышлял над этим. Венеция верила, что вопреки его желанию она ему нравится, как может нравиться непослушный ребенок, которого пытаешься перевоспитать. Вечерние телефонные разговоры с каждым разом становились теплее и приветливее. Но теплота и приветливость не то же самое, что любовь, напоминала себе Венеция.
Вся во власти безрадостных раздумий, Венеция вдруг заметила, что ей грустно видеть, как любовь чудесным образом преобразила Хоакину. Как только Джону станет получше, они собирались поехать в castillo просить разрешения дона Андре на их помолвку. Хоакина не сомневалась, что ей понравится жить в Англии, и радовалась, что Венеция будет так близко от нее.
«Но в сентябре я начну работать в большой школе на окраине Лондона», — вспомнила Венеция. И с унынием подумала о том, что это означает: громадное здание с большими окнами, непослушные ученицы со своими проблемами, огромные усилия в попытке заинтересовать их предметом, интриги преподавателей… Она надеялась, что у нее будет более дисциплинированный класс, чем предыдущий, что директриса будет более понимающей, — одним словом, что это будет счастливая школа. Но девушка страшно скучала по комнате в старинной башне испанского замка, откуда видны склоны гор, сад, бассейн и можно наблюдать, как дон Андре возвращается с утренней прогулки верхом — великолепный всадник на прекрасном коне.
Она вспомнила, как замерла от счастья в его объятиях в тот день, когда заявила, что не желает быть избалованной игрушкой. Вспомнила нежность строгого испанца и внезапно чуть не задохнулась от ревности при мысли о том, что это было не больше чем «искушение» и что только Фернанде он мог дарить настоящие ласки.
Вернувшись из больницы, Венеция увидела на столе твердый белый конверт со знакомыми инициалами в правом углу. Девушка пришла в страшное смятение от радости и от страха. Что предвещало это письмо? Может быть, сеньор сообщал о своей помолвке с Фернандой? Она схватила послание и поспешила к себе в комнату. Усевшись на подоконник, Венеция долго не решалась вскрыть конверт, но наконец достала листки и чуть не заплакала, увидев почерк дона Андре.
Она прочла письмо и со вздохом опустила руки. Напрасно она волновалась. О Фернанде — ни слова. Но причина для волнения была — сеньор приглашал ее обратно в castillo, и главным образом из-за Аннины.
Дон Андре писал, что у девочки скоро летние каникулы. Эмилия поглощена Рамоном, и для сестры у нее оставалось мало времени. Хоакина гостит в Англии. Аннина будет чувствовать себя одинокой. И хотя он
