Дятлы полезные птицы, и потому невозможно смотреть без волнения, как грозно сверкают ястребиные глаза. Вот Килли оттолкнулся от ветки и, словно серый рок, упал на простодушного дятла.
— Ма-а-атяш, берегитесь! — визгливо выкрикнула свое имя сойка; пролетая над лесом, она пыталась, не жалея себя, предупредить других об опасности.
Стучавший по дереву дятел понял ее предупреждение, но спасаться бегством было уже поздно. Ястреб с шумом налетел на него, и дятлу ничего не оставалось, как скрыться в дупле. Ему очень повезло, но страшно не повезло белке: испуганная внезапным шумом, она выпрыгнула из другого отверстия дупла.
В эту непогоду белка дремала в своем дупле. Ей давно уже надоел стук крылатого плотника, и она не раз думала, что хорошо, если бы он убрался подальше, но никак не ожидала, что он свалится ей на голову. Один прыжок, и она выскочила из дупла, попав прямо в ястребиные когти. Несмотря на волнение и боль, пышнохвостая акробатка успела укусить Килли в средний палец. Больше ничего она не смогла сделать. Острые когти впились ей в тело — и ястреб позавтракал.
Коричневые опавшие листья уже стали пепельными, в их нежных изгибах белел снег. Ветер разленился, и снежные тучки ползли низко по небу; на дубу шелестели листья, которые он сбросит только весной. Под тихое шуршание снега будто спали кусты и покинутые гнезда; в черной пасти одного из дупел отдыхала куница; в земле, в семенах, затаились миллионы жизней. Цветам и деревьям, которые вырастут из этих семян, предстояло, быть может, прожить долго, в пять-шесть раз больше, чем человеку.
Семена заключают в себе тысячи разных особенностей, будущий цвет, запах, вкус растения, что из них вырастет. И великое множество свойств своих предков, их силу и слабость, красоту и бесформенность. В одних из этих спящих малюток живет тонкая, как спичка, травинка, в других — двадцатиметровый тополь, из которого, быть может, изготовят миллион спичек. Зимой, когда шелестит падающий снег, и весной, когда посвистывают дрозды, всегда и все, развиваясь и погибая, служит самой большой на свете тайне, тайне жизни.
Из этого закона не составляет исключение и Карак, который, судя по всем признакам, сыт и, по- хозяйски расположившись, спит в своей очистившейся от блох норе.
В удобном надежном доме можно спать крепким сном, не то что в летней квартире. Осыпавшийся песок скрыл остатки прошлогодних костей и перьев, убрать нору помогли муравьи и другие насекомые, питающиеся всякими отбросами.
Лис и во сне чувствует, что вокруг все спокойно. Ветер стих, и теперь мягкие крупные хлопья снега бесшумно падают на землю.
Лес бел, все вокруг бело, и большие черные пятна обгоревших камышей скрылись под пушистой белой пеленой. На полях еще виднеются зеленые всходы, поэтому дикие гуси не беспокоятся. Зайцы лежат не шевелясь. Не беда, что идет снег, под ним не замерзнешь. Если эскимос живет в ледяной хижине, почему не жить зайцу под снегом? Шерстка у него сухая и хранит тепло тела. Она защищает от холода. Даже большой снегопад зайцу не страшен: от горячего дыхания снег перед его носом тает, и через это
маленькое отверстие он дышит. И обнаружить зайца под снежным покровом так же трудно, как Карака в его глубокой норе.
Иногда над отдушиной пробегают тени, но заяц даже не шевелится, словно знает, а может быть, и в самом деле знает, что его не видно. Да и кто тронет его? В этих местах редко появляются большие орлы, а канюки ни здешние, ни пришлые не опасны.
На одной придорожной акации сидят два сарыча. Один родился здесь, а другой — далеко на севере, где-то в тундре, и теперь они с подозрением смотрят друг на друга. Они родственники, но, возможно, и не подозревают об этом. Чистят перышки, прислушиваются, нет ли поблизости людей.
— Давай полетим на юг, — встряхивается здешний, простой, обыкновенный сарыч, — там больше еды. И будет теплей.
— Еды нам хватит и тут, — потягивается другой сарыч, зимняк. — Ты говоришь, там теплей? И тут не будет холодно. В наших краях теперь нечего есть, все замерзло и побелело. А здесь хорошо.
— Ну, что ж, — раскрывает крылья первый. — Хватит нам здесь мышей, не всех еще мы истребили.
Он взмывает к облакам и, равномерно махая крыльями, пускается в путь на юг. Его северный родич некоторое время смотрит ему вслед, потом, отделившись от дерева, делает небольшой круг, изучая местность. Он прилетел сюда вчера вечером, переночевал на большом вороньем дереве и теперь отправляется на поиски пищи, ведь в животе пусто, а ветер стих.
Снег перестает падать, поэтому зимняк кружится довольно высоко и, распластав крылья, обозревает реку и окрестности. Вдоль берега тянется узкая полоска леса с высокими большими деревьями. Стало быть, там можно отдыхать и спать. В рощице Карака тоже есть несколько старых деревьев, но они возле камышей. Подальше блестят озера и темнеет большой бор, где он ночевал. Слева дымит деревня, видны отдельные строения у реки, мельница и дом мельника.
Зимняк снизу кажется почти белым; он так же, как и простой канюк, трудится на полях — очищает их, поедая вредителей посевов. Когда прилетает зимняк, обыкновенный сарыч улетает; весной здешний сарыч возвращается с юга, а зимняк отправляется на свою северную родину.
— Пост сдал, — как бы говорит он.
— Пост принял, — отвечает прилетевший.
И если бы не они, мыши избаловались бы и сгрызли все вокруг.
В мягкую зиму случается, что сарыч, родившийся в Венгрии, здесь и зимует, не улетает на юг и кобчик, и тогда жизни мышей постоянно угрожает опасность. Днем за ними охотятся сарычи, ночью хорьки, ласки, лисицы. И тогда весной мышиному народу очень надо стараться, чтоб возместить нанесенный ему зимой урон.
Но вот снегопад стих, в воздухе носятся лишь редкие снежинки. Зимняку надоело осматривать окрестности; он снизился до привычной высоты и стал бить крыльями, как его улетевший сородич.
—Ге-ге-ге, га-га, и Кьё прилетел. Видно, надоело ему мерзнуть у себя на родине.
Кто знает, говорят или не говорят так гуси, а может быть, даже прибавляют:
—Здравствуй, зимняк! Ты что, замерз в своих штанишках? Что нового дома?
