— В этом мире есть такие вещи, Энни Макинтайр, с которыми приходиться мириться. Тебе остается лишь двигаться дальше, стиснув зубы.
Тогда я задумалась. Почему, ну почему я просто должна стиснуть зубы и двигаться дальше? Ведь должен же быть и другой способ.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Все-таки я смогла добраться до пункта назначения. Я шла в своих туфлях по узкой улочке, хромая, словно солдат, возвращающийся домой с войны. Сначала я не была уверена, та ли это улица. Может быть, следующая? Все это было так давно, а я еле держалась на ногах от усталости. Мне было холодно и невыносимо одиноко. Тут я заметила boulangerie (
— Je vous aime! Я вас люблю! — восклицал он, когда мы появлялись на пороге двери. Он говорил это всем молоденьким девушкам.
Чуть дальше по улице, на следующем углу, я узнала свой дом — четырехэтажное каменное здание девятнадцатого века, с красивыми карнизами. Здесь мы с Бетти прожили три года. Наша трехкомнатная квартира располагалась на третьем этаже.
Я порылась в своей старой сумочке в поисках ключей, проклиная все мелочи, попадавшиеся мне под руку, которые совершенно не представляли для меня теперь никакой ценности, как то: обрывки бумажек, монеты, использованные билеты на метро, заколки, рассыпавшееся драже «Тик-так» и старая помада. Здесь было все, что угодно, кроме ключей.
Полностью поглощенная поиском злополучных ключей, я совершенно не заметила фигуру, скрывающуюся в тени парадного входа. Внезапно темный силуэт двинулся мне навстречу. Я закричала, и где-то в доме, отозвавшись на мой крик, залаяла собака. Марк уже ждал меня.
— Энни! Ш-ж-ж!
Снова это назойливое жужжание. Но я слишком устала, чтобы возражать, чтобы вообще говорить хоть что-нибудь.
Очнувшись от забытья, в которое я провалилась вчера вечером, первые несколько мгновений, прежде чем открыть глаза, я была совершенно спокойна. Мною владело сладостное забвение. Я не обратила внимания, что не слышу воркования голубей, которые постоянно сидели на подоконнике нашей спальни, петуха месье Мартена, даже кукарекавшего на французский манер. Не слышно было и звуков любимого мультика Чарли, которые обычно доносились до наших ушей с первого этажа, несмотря на закрытые двери. Я совсем забыла об этом.
Звук работающего фена для волос вернул меня в реальность еще до того, как я открыла глаза. Все события прошлого вечера до боли яркой картинкой предстали перед моим мысленным взором. Кто-то насвистывал знакомую мелодию, но высоко и фальшиво. Бетти всегда свистела, причем весьма скверно.
Мелодия вдруг резко оборвалась. Возможно, мой вздох или стон, низкий, словно мычание коровы, был тому причиной. Я закусила губу, затаив дыхание, и прикрыла рот одеялом. Тело, лежавшее до этого рядом со мной без движения, пошевелилось и перевернулось. Я не решалась посмотреть на Марка. Только не сейчас.
Я хотела просто заснуть, а проснувшись, как Элли, хотела оказаться дома, в Канзасе. И пусть даже моим Канзасом был Лерма, я надеялась, что это ужасное наваждение окажется просто ночным кошмаром, который забудется после чашки хорошего крепкого кофе. Но мы все еще были здесь, в Париже, в воскресное утро пятнадцатилетней давности.
Как такое может быть?
Насвистывание продолжилось. Я лежала тихо, стараясь не шевелиться, отчаянно ожидая, пока успокоится мое дыхание, пока сердце перестанет рваться наружу из грудной клетки, пока я не окажусь в нашей кровати или хотя бы пока Бетти не сменит мотив. Изучая потолок моей старой спальни, а вернее, трещину на нем, глядя на которую я всегда тосковала по дому, поскольку она немного напоминала мне приплюснутый силуэт Австралии, я думала, что Марк сказал по пути к себе домой о том, что нам, возможно, будет трудно прийти туда, но не сюда. Я думала о том, что сказала тогда в кафе, утверждая, что все именно так, как было в первый раз. Я определенно заставила его задуматься, судя по взгляду, который он бросил на меня в машине. Марк был встревожен. Видимо, сделав логический вывод, он предположил, что в его квартире может оказаться она, его «бывшая». Может, он и не знал этого наверняка, ведь тогда, в первый раз, Марк пришел со мной в нашу с Бетти квартиру.
Конечно, если бы все повторилось в точности так, как тогда, я бы так и не узнала об этой девице. Тут я подумала о моей матери. Интересно, ход ее мыслей был таким же? Думала ли она: «Если бы я тогда не отправилась в город, не пошла по магазинам, не остановилась, чтобы купить это дурацкое мороженое, то не увидела бы его в кафе с той девушкой. Я бы никогда не узнала… и он остался бы жив». Забавно, но я никогда не видела, чтобы моя мать ела мороженое, ни разу за свою жизнь.
Я повернулась. Марк лежал на спине, уставившись в потолок. Ужасно было смотреть на его профиль здесь, в этой комнате. У меня есть, вернее, была фотография Марка, где вот так же он лежал на этой самой кровати. Я вздохнула, вспомнив, какие чувства я испытывала, когда делала этот снимок.
Я закрыла глаза, чтобы остановить слезы, и подумала о том времени, когда мы уехали вместе, о нашем первом лете вдвоем. Проснувшись с восходом солнца, мы запрыгнули в фургончик Марка, взяв с собой лишь палатку. Все утро мы ехали на запад, пока не достигли побережья в местечке Квиберон, в Бретани. Это был забавный серый городишко, где на каждом шагу продавались блинчики, много блинчиков, и яблочный сидр. Это все, что я помню, потому что потом мы сели на паром до Бель-Иль [13]. Мы будто бы попали в другой часовой пояс, в другое место, отделенное от остальной Франции, от всего мира. Когда я вспоминаю об этом сейчас, я вспоминаю голубой цвет, чистый голубой цвет. Я словно разглядываю маленькие открытки с живописными видами. Вот рыбацкие лодки пришвартованы в бухте и покачиваются на воде, словно разноцветные детские кораблики, с которыми Чарли играл в ванной.
Мы ставили палатку, огромную полукруглую конструкцию, которую Марк сохранил еще с того времени, когда служил в армии, и ехали на пляж на наших велосипедах. Боже мой, нам совершенно не было никакого дела до остального мира…
Сейчас я задаю себе вопрос: понимали ли мы это тогда, резвясь в воде, или позже, когда солнце опускалось к самому горизонту, а мы, как безумные, занимались любовью на песке за скалами?
Где теперь эта страсть?..
— Больше нет, — вдруг произнес Марк.
— Чего? — Мое сердце заколотилось с новой силой. Он что, прочел мои мысли?
— Сиднея. — Марк кивнул и указал на потолок.
Я приподнялась на локтях и посмотрела на него, стараясь понять, о чем он говорит.
— Tu ne te rappelles pas? (
— Напоминает?
— Мы пододвинули вон тот стол, поставили на него стул, и я залез наверх, — произнес Марк и замолчал, посмотрев на меня. Затем убрал прядь моих волос, упавших ему на лицо.
Да, теперь я вспомнила. Я снова легла и посмотрела на потолок. Марк был прав, Сиднея больше там не было. Он отметил его на моей карте, стоя нагим на стуле с белым маркером в руке, стараясь найти то место, которое указывала ему я с кровати, потешаясь, как он неуверенно двигает руками, напоминая статую
