перед собой в завершенном виде!
Сложенные цветные иллюстрации. Когда я был студентом-медиком, то меня все время мучило стремление учиться только по монографиям. Хотя у меня было очень мало денег, я все же сумел обрести несколько томов трудов медицинских обществ и был увлечен их цветными иллюстрациями, Я гордился моим стремлением к доскональности. Когда я сам стал издавать свои труды, мне пришлось самому рисовать иллюстрации к ним, и я помню, что одна из них была столь никудышная, что один из моих друзей-коллег зло смеялся надо мной из-за нее. Так ко мне пришло, сам не пойму каким образом, воспоминание из моей очень ранней юности. Однажды мой отец, развлекаясь, дал мне и моей младшей сестре книгу с цветными иллюстрациями (рассказ о путешествии по Персии), чтобы мы ее порвали. Нелегко оправдать его с точки зрения воспитания! Мне было в то время пять лет, а сестре еще не было трех лет. Картина нас двоих, блаженно рвущих книгу на кусочки (страницу за страницей, как артишок — такое сравнение мне пришло в голову) осталась единственным памятным моментом этого периода моей жизни. Потом, когда я стал студентом, у меня появилась страсть к коллекционированию и приобретению книг, такая же, как моя жажда изучения монографий: любимое хобби (слово «любимое» уже появлялось в связи с цикламенами и артишоками). Я стал книжным червем; С того времени, как я впервые начал размышлять о самом себе, я соотносил эту мою страсть с тем эпизодом, сохранившимся в моей памяти, о котором я упоминал. Точнее говоря, я узнал, что сцена детства была «экранизированной памятью» (a screen memory), послужившей развитию в дальнейшем моих библиофильских пристрастий (см. мою работу об экранизированной памяти у Фрейда)20. И я очень быстро понял, конечно, что страсти часто ведут к печали. Когда мне было семнадцать, у меня появился огромный счет в книжной лавке, а мне нечем было заплатить. Мой отец помог мне в этом случае, решив, что данная ситуация еще не так плоха, как могла бы быть согласно моим наклонностям. Воспоминания об этом опыте моей юности тотчас же вернули мою память к разговору с моим другом д-ром Кёнигштейном. В этой беседе мы обсуждали обвинения в мой адрес в слишком большой увлеченности своими хобби.
По причинам, не имеющим отношения к делу, я не буду продолжать трактовать далее это сновидение, а просто укажу направление, в котором оно развивалось. В ходе анализа я вспомнил о моем разговоре с д-ром Кёнигштейном, и меня привела к нему более чем одна деталь. Когда я размышляю о темах, затронутых в этом разговоре, мне становится понятным значение сновидения. Все поезда мысли, отправляющиеся из сна — мысли о любимых цветах моей жены и о моих, о кокаине, о неловкости получения медицинской помощи от своих коллег, о моем пристрастии к изучению монографий и о моем игнорировании некоторых наук, например, ботаники, — все эти поезда мыслей при дальнейшем их следовании вели в конечном счете к той или иной из многих деталей моего разговора с д-ром Кёнигштейном. И опять-таки сновидение, подобное тому, которое мы анализировали вначале — сновидение об инъекции Ирме, — оказывается связано с задачей самооправдания, с защитой моих собственных прав. В действительности в нем отражена тема, о которой шла речь в предыдущем сновидении. Эта тема получает дальнейшее развитие с привлечением свежего материала, появившегося в промежутке между двумя этими сновидениями. Даже явно безличная форма, в которой предстает это сновидение, имела значение. Вот что имелось в виду: «Прежде всего я человек, написавший ценный и памятный труд (о кокаине)», а в предыдущем сне я сказал о себе: «Я сознательный и трудолюбивый студент». В обоих случаях я настаивал вот на чем: «Я могу позволить себе сделать это». Однако мне больше нет необходимости трактовать сновидение дальше, так как моей единственной целью в его изложении было проиллюстрировать на конкретном примере связь между его содержанием и опытом предыдущего дня, его вызвавшим. Пока я помнил только явное содержание сновидения, мне казалось, что оно связано только с одним событием — со сном в течение дня. Когда же я его проанализировал, передо мной возник второй его источник, связанный с опытом того же дня. Первое из этих двух впечатлений, с которыми было связано сновидение, оказалось безличным, второстепенным обстоятельством: я увидел книгу в витрине книжного магазина, и ее название на миг привлекло мое внимание, а ее тема вряд ли имела для меня интерес. Второй опыт имел высокую степень физической важности: я вел оживленный разговор в течение часа с моим другом, хирургом- глазником. В течение этой беседы я сообщил ему некоторые сведения, которые тесно касались нас обоих, и во мне проснулись воспоминания, которые привлекли мое внимание к большому количеству внутренних стрессов в моем собственном сознании. Однако разговор пришлось прервать, не сделав окончательного вывода, так как в него вмешались наши знакомые.»
Что мы обнаруживаем при анализе сновидения Фрейдом? Он приводит различные с ним ассоциации: одну — с молодой женщиной, жалующейся на своего мужа, забывшего подарить ей цветы в день ее рождения; другую — с его диссертацией о растении коки, на которую обратил внимание Карл Коллер в связи с анестезирующими свойствами кокаина. Засушенное растение ведет к ассоциации из школьной жизни, когда учитель поставил перед ним задачу почистить гербарий.
Смотря на монографию, лежащую перед ним, Фрейд вспоминает о том, что написал ему его друг Флисс днем ранее, а сложенные цветные иллюстрации ведут к ассоциации с его способностью их рисовать и с его страстью к покупке книг. Далее он продолжает говорить о своей беседе с д-ром Кёнигштейном.
Если спросить, насколько мы проникаем в мир Фрейда на основании его интерпретации сновидения, то я боюсь, что нам придется признать, что мы почти ничего о нем не узнали. И все же значение сновидения столь ясно и действительно чрезвычайно важно как ключ к пониманию личности Фрейда. Цветок — это символ любви, эроса, дружбы и радости. Что сделал Фрейд с любовью и радостью? Он преобразовал их в объекты научного исследования. Любовь и радость он извлек из цветка, который теперь высох и стал объектом научного исследования. Что же может быть более характерно для всей жизни Фрейда? Он превратил любовь (по его терминологии — сексуальность) в объект научного исследования, и в этом процессе она засохла и утратила свое значение как человеческий опыт. Именно это Фрейд так ясно выражает в этом сне, и, однако, нагружая ассоциацию на ассоциацию, он практически ни к чему не приходит, но ему удается убедить, что значение этого сновидения — это трансформация любви из жизненного опыта в объект науки. Это его сновидение, как и многие другие, представляет собой пример, как Фрейду через бесчисленные ассоциации очень часто удается скрыть действительное значение сновидения, потому что он не хочет его открывать. Иначе говоря, фрейдовский метод бесконечных ассоциаций — это выражение нежелания объяснить значение его сновидений.
Ограниченности фрейдовской трактовки его собственных сновидений
Анализ следующего сновидения не демонстрирует черты вышеуказанного метода; здесь нет груды бесконечных ассоциаций. Последовательность ассоциаций здесь относительно проста, но удивительно, как Фрейд противится выявлению довольно очевидного смысла сновидения. Весной 1897 г.
Фрейд пишет:
«Я узнал, что два профессора нашего университета рекомендовали меня на должность экстраординарного профессора21. Новость удивила меня и обрадовала, так как она означала признание меня двумя выдающимися людьми, которые не могли руководствоваться какими-либо пристрастиями личного характера. Но я все же решил быть осторожным и не связывать особых надежд с этим событием. Несколько последних лет министр не принимал рекомендаций такого рода. Некоторые мои коллеги, старше меня по возрасту, но равные мне по заслугам, напрасно ждали этого назначения. У меня не было причин верить, что я буду более удачлив. Поэтому я решил встретить будущее со смирением. Насколько мне известно, я не был честолюбивым человеком. Я занимался своей профессиональной деятельностью, радуясь своему успеху, но не получая никаких преимуществ, которые приносит звание. Кроме того, для меня не было вопроса: горек или сладок виноград. Фрукты висели слишком высоко над моей головой.
Однажды вечером ко мне зашел приятель — один из людей, чей пример я взял себе на заметку как предупреждение мне. Дело в том, что довольно долгое время он был кандидатом на профессорскую должность, на ранг, который в нашем обществе дает его обладателю признание пациентов, почитающих его чуть ли ни как полубога. Менее терпеливый, чем я, он завел обычай время от времени демонстрировать свое уважение министру, посещая его канцелярию, имея в виду свое продвижение. Он посещал это
