смерти).
Теперь мы должны обратиться к более подробному анализу двух новых положений Фрейда, а именно инстинкта смерти и инстинкта жизни, важнейших определяющих сил человеческого существования30.
Что побудило Фрейда постулировать инстинкт смерти?
Одну причину я уже упоминал: это шок от первой мировой войны. Фрейд, как многие люди его возраста, в те времена оптимистически оценивал европейский средний класс, но внезапно он увидел такую ненависть и такие разрушения, какие нельзя было себе представить до 1 августа 1914 г.
Можно предположить, что к этому общеисторическому фактору добавился личностный. Как мы знаем из биографии Фрейда, написанной Эрнстом Джонсом, он был поглощен мыслями о смерти. После того как ему минуло сорок, он думал о конце жизни каждый день; у него были приступы Todesangst (страха смерти), и случалось, сказав «до свидания», он добавлял: «Вы можете меня больше не увидеть». Еще одна догадка: Фрейда могла угнетать и укреплять в страхе перед своим концом жестокая болезнь, и это способствовало постулированию инстинкта смерти. Такое рассуждение, однако, в столь упрощенном виде несостоятельно, поскольку первые признаки болезни появились у Фрейда в феврале 1923 г., а концепция инстинкта смерти была создана несколькими годами раньше. Однако можно позволить себе предположение, что давняя озабоченность мыслями о смерти усилилась, когда он стал болеть, и это привело его к концепции, согласно которой в центре человеческих переживаний (experience) помещается скорее конфликт между жизнью и смертью, чем конфликт между жизнеутверждающими силами — сексуальными желаниями и влечениями (drives) Эго. Предположение, что человек нуждается в смерти, поскольку она есть скрытая цель жизни, может оцениваться как успокоительное, смягчающее страх смерти.
Эти исторические и личностные факторы определяют одну группу мотивов, по которым Фрейд пришел к концепции инстинкта смерти, но есть и другая группа факторов, которая должна была подвести его к этой теории. Фрейд всегда мыслил дуалистически. Ему представлялись две сражающиеся силы, и жизненный процесс был результатом их сражения. Секс и стремление (drive) к самосохранению были изначальными элементами дуалистической теории. Но появилась концепция нарциссизма, которая перевела инстинкт самосохранения в стан либидо, и прежняя форма дуализма оказалась под угрозой. Разве теория нарциссизма не навязывает нам монистическую установку, что все инстинкты связаны с либидо? И хуже того, не оправдывает ли она одну из главных ересей Юнга — концепцию, по которой либидо есть обозначение для всей психической энергии? Воистину, что Фрейду приходилось разрешать невыносимую дилемму — невыносимую потому, что в ней таилось согласие с юнговской концепцией либидо. Ему необходимо было найти новый инстинкт, противоположный либидо, как основу для нового дуалистического подхода. Инстинкт смерти соответствовал этому требованию. Взамен прежнего дуализма нашелся новый, и бытие опять можно было оценивать дуалистически как поле сражения между двумя инстинктами, Эроса и смерти.
При работе над новым дуализмом Фрейд придерживался некоего шаблона мышления — о нем мы впоследствии скажем больше — и построил две масштабные концепции, которым должны были соответствовать все явления. Он проделал это с концепцией сексуальности, расширив ее так, что все, не относящееся к Эго-инстинкту, стало принадлежать к сексуальному инстинкту. Подробным образом Фрейд обошелся и с инстинктом смерти. Он расширил этот инстинкт настолько, что в результате любое устремление (striving), не относящее к Эросу, стало принадлежать к инстинкту смерти, и наоборот. Таким образом, агрессивность, влечение к разрушению, садизм, стремления к контролю и власти стали — невзирая на их качественные различия — проявлениями одной силы: инстинкта смерти.
При таком существенно ином подходе Фрейд придерживался того же шаблона мышления, который неодолимо вел его на ранней стадии теоретических построений. Он объявил, что инстинкт смерти первоначально целиком остается внутри; затем он частично выводится на поверхность и действует как агрессивность, а частично остается внутри как первичный мазохизм. Но когда выведенная наружу его часть встречает неодолимые препятствия, она вновь переводится внутрь и проявляет себя как вторичный мазохизм. Эта система доказательств в точности подобна той, что Фрейд взял на вооружение при обсуждении нарциссизма. То есть вначале либидо целиком помещается в Эго (первичный нарциссизм), затем оно протягивается наружу, к объектам (объектное либидо), но зачастую опять направляется внутрь и преображается в так называемый вторичный нарциссизм.
Термин «инстинкт смерти» много раз употреблялся как синоним «инстинкта разрушения» и «инстинкта агрессии». В то же время, Фрейд проводит тонкие различия между этими несовпадающими терминами. Как указывает Джеймс Стрэчи в предисловии к «Недовольству культурой», инстинкт агрессии есть, говоря вообще, нечто вторичное, берущее начало от исходного стремления к саморазрушению. Это же заметно и в поздних работах Фрейда, например, в том же «Недовольстве:..», «Я и Оно», «Новых вводных лекциях», «Очерках психоанализа».
Там есть и примеры тесной связи между инстинктом смерти и агрессивностью. В «Недовольстве культурой» Фрейд писал, что инстинкт смерти «отведен в сторону внешнего мира и проявляется как инстинкт агрессии и разрушения». В «Новых вводных лекциях» он говорил о «стремлении к саморазрушению как о выражении „инстинкта смерти“, который не может не быть представлен в каждом из жизненных процессов». В той же работе он проводит эту мысль еще более отчетливо: «Мы приходим к воззрению, что мазохизм древнее садизма и что садизм есть разрушительный инстинкт, направленный наружу и потому получивший характер агрессивности». Набор деструктивных инстинктов, остающихся внутри, либо создает вместе «с эротическими инстинктами мазохизм, либо — с большим или меньшим добавлением эротики — направлен против внешнего мира в виде агрессивности». Однако, продолжает Фрейд, если агрессивность встречает вовне слишком сильное сопротивление, она возвращается и расширяет область, подвластную силам саморазрушения. Окончательное развитие эти подчас противоречащие друг другу положения получили в двух последних статьях Фрейда. В «Очерках…» он писал, что внутри Ид «действуют согласованные инстинкты, которые сами составлены из сплава двух изначальных сил (Эроса и Деструктивности) в разных соотношениях…». В «Анализе конечном и бесконечном» Фрейд также говорит об инстинкте смерти и Эросе как о двух «первоначальных инстинктах».
Изумляет и восхищает твердость, с которой Фрейд настаивал на своей концепции инстинкта смерти, невзирая на огромные теоретические трудности, которые он усердно — и, по моему мнению, безуспешно — пытался преодолеть.
Возможно, основная трудность заключалась в предположении о тождественности обоих стремлений — телесного стремления вернуться к первоначальному неорганическому состоянию (результат воздействия навязчивого принуждения) и инстинкта разрушения или других ему подобных. Для первого устремления может подходить термин «танатос», относящийся к смерти, либо даже «принцип нирваны», обозначающий стремление к ослаблению напряжения, энергии, вплоть до прекращения всех энергических устремлений31. Но разве такое медленное ослабление жизненной силы — то же самое, что разрушительное действие? Разумеется, можно логически доказывать — и Фрейд делает это без колебаний, — что если тяга к смерти присуща организму, то должна быть активная сила, направленная на разрушение. (На деле здесь тот же образ мысли, который мы видим у инстинктивистов. Они постулируют особый инстинкт для каждого типа поведения.) Однако если выйти из этого замкнутого круга объяснений, отыщется ли доказательство или хотя бы повод к тому, чтобы эту тягу к отказу от всякого возбуждения объединить с разрушительным импульсом? Едва ли. Если мы примем соображения Фрейда насчет навязчивого принуждения, из-за которого жизнь имеет неотъемлемую тенденцию к угасанию и в конце концов к смерти, такая врожденная биологическая тенденция окажется совершенно отличной от активного импульса к разрушению. А если еще добавить, что та же тяга к смерти должна быть еще источником страстного стремления к власти и инстинкта руководства, равно как — если она соединена с сексуальностью — источником садизма и мазохизма, тогда наши теоретические ухищрения закончатся неудачей. «Принцип нирваны» и страсть к уничтожению есть две несопоставимые сущности, которые нельзя подвести под ту же категорию, что и инстинкт (инстинкты) смерти.
Следующая трудность заключена в том, что «инстинкт» смерти не соответствует основной концепции инстинктов Фрейда. Прежде всего, он не имеет особой, порождающей его телесной зоны, как то полагается инстинктам по ранней теории Фрейда. Скорее это биологическая сила, рассеянная по всей живой субстанции. Это убедительно проанализировал Отто Фенихел (Fenichel); «Диссимиляция на
