съест его. Если принять во внимание, что в России он жил в громадном поместье, то нет ничего удивительного, что в маленького мальчика, которого запугивала собственная сестра, мог вселиться страх перед волками. С другой стороны, он получал удовольствие, истязая побоями лошадей. В тот же период у него проявлялись признаки невроза навязчивости, когда он неотвязно думал про себя «God-Swine» или «God-Shit». И у больного вдруг всплыло в памяти, что, когда он был совсем еще мал, ему не было тогда и пяти лет, сестрица, которая была старше его на два года (впоследствии она покончила с собой), вовлекла его в своего рода сексуальную игру. Фрейд делает вывод, что сексуальная жизнь этого маленького мальчика, «начинающаяся под руководством генитальной зоны, подверглась, таким образом, внешней задержке и отброшена была подавлением этой задержки на прежнюю фазу прегенитальной организации».
Однако все эти факты тускнеют рядом с предложенной Фрейдом основной интерпретацией сна о волках:
Мне снилось, что уже ночь, и я лежу в своей кровати. (Моя кровать стояла изножием к окну, прямо перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Знаю, что была зима, когда мне снился этот сон, и кругом было темно.) Вдруг окно распахнулось само собой, и я в ужасе увидел, что на громадном ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Точнее, их было шесть или семь. Волки были совершенно белые, и походили, скорее, на лисиц или овчарок, потому что у них были большущие, как у лисиц, хвосты и уши торчком, как у собак, когда они настороже. В смертельном страхе, — очевидно, от ужаса быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся.
И как же Фрейд интерпретирует этот сон?
Сон этот показывает, что маленький полуторагодовалый мальчик, спавший в своей кроватке, проснулся к вечеру, возможно, часов в пять, и «оказался свидетелем трижды повторенного коитуса a tergo; мог при этом видеть как гениталии матери, так и половой орган отца, и он понял, что происходит и значение происходящего. Наконец он помешал общению родителей, и позже будет показано, каким именно образом».
Фрейд отмечает:
«Тут я подхожу к месту, где мне приходится перестать придерживаться хода анализа, который до сих пор служил мне опорой. Боюсь, что это будет в то же время и тем местом, где читатель перестанет мне верить». Он, несомненно, более чем прав. Чтобы на основании сна, из которого не явствует ничего, кроме того, что мальчику приснилось несколько волков, сформулировать гипотезу о том, что же происходило на самом деле, когда мальчику было полтора года, надо, по-видимому, обладать обсессиональным мышлением в сочетании с полнейшим пренебрежением реальностью. Конечно, воспользовавшись этой ассоциацией, Фрейд соткал из нее целое полотно, но полотно, не выдерживающее ни малейшей проверки на реальность. Это истолкование сна о волках как один из классических примеров искусства Фрейда толковать сны, фактически, свидетельствует о способности и склонности Фрейда выстраивать реальность из сотен незначительных происшествий, либо всплывавших в результате догадки, либо извлекавшихся в процессе истолкования, вырванных из контекста и используемых с целью прийти к определенным выводам, которые согласуются с его собственным предвзятым мнением.
О чем тут говорить, если Фрейд доходил в своем толковании до абсурда? Его способность замечать и принимать во внимание даже самые мельчайшие подробности достойна восхищения: от его внимания не ускользало ничего, как бы ничтожно оно ни было. Все у него описывается с величайшей тщательностью.
Чего, к сожалению, не скажешь о большинстве его учеников. Лишенные необыкновенного дара Фрейда глубоко вникать в каждую деталь и с вниманием к ней относиться, они избрали для себя более легкий путь, и хотя их интерпретации столь же абсурдны, но получены в результате весьма нечетких домыслов, которые чрезвычайно упрощали дело.
Одним словом, Фрейд никогда ничего не упрощал — он, скорее, усложнял и переусложнял все настолько, что где-то к середине его интерпретации создается впечатление, как будто попал в лабиринт. Система мышления Фрейда привела к открытию, что всякое явление означает то, что оно означает по видимости, но может также выражать и собственное отрицание. Он открыл, что всякое повышенное внимание к любви может скрывать подавленную ненависть, неуверенность может таиться под маской высокомерия, а страх — агрессивности, и т. д. Это было важное, но вместе с тем и опасное открытие. Допущение, будто нечто имеет прямо противоположное значение, еще требуется доказать, и Фрейд стремился найти такое доказательство. Если же исследователь не столь педантичен и внимателен, как Фрейд, чем отличались большинство его учеников, то он с легкостью выйдет на разрушительные для научного мышления гипотезы. Чтобы продемонстрировать, что они не ограничиваются здравым смыслом и обладают специальными познаниями, немало психоаналитиков, по сложившейся практике, исходили из того, что больной руководствуется прямо противоположными мотивами, нежели теми, какими он, по его собственному мнению, руководствуется.
«Бессознательный гомосексуализм» — один из лучших тому примеров. Это одна из составляющих теории Фрейда, согласно которой этому подвержены много людей. Психоаналитик, чтобы продемонстрировать, что ему чуждо поверхностное суждение, может высказать предположение, что его больной страдает бессознательным гомосексуализмом. Допустим, что больной ведет весьма интенсивную гетеросексуальную жизнь, на это последует категорическое возражение, что именно эта чрезмерная интенсивность и помогает подавить бессознательный гомосексуализм. Или, допустим, больной вообще не проявляет ни малейшего интереса к лицам своего пола, тогда последует возражение, что такое полнейшее отсутствие гомосексуального интереса как раз и свидетельствует о подавлении гомосексуализма. А если уж один мужчина похвалит цвет галстука у другого, то это просто неопровержимое доказательство его бессознательного гомосексуализма. Дело, конечно, в том, что таким способом никак невозможно доказать отсутствие гомосексуализма, и поиски бессознательного гомосексуализма нередко тянулись годами, хотя наличие его не подтверждалось ничем, кроме основной исходной посылки, будто всегда можно предположить наличие смысла, прямо противоположного первоначальному явному значению. Такая практика имела губительные последствия, потому что она допускала известную меру произвола в истолковании, который зачастую приводил к совершенно ошибочным выводам. (Существует несомненное сходство между этим вульгарным фрейдизмом и тем вульгарным марксизмом, который культивировался в советской теоретической научной мысли. Как и Фрейд, Маркс указывает, что одно и то же может означать и прямо противоположное себе, но и для Маркса такое положение требует доказательства. Однако вульгарная марксистская теория сделала из этого вывод, будто всегда можно утверждать, что если существует несовпадение с тем, что говорится, то значит, оно носит оппозиционный характер, и тем самым легко манипулировать мнением в собственных доктринерских интересах).
2. Величие и ограниченность открытий Фрейда
Нам предстоит выяснить: 1) какие величайшие открытия сделал Фрейд; 2) как под влиянием своих философских и личных взглядов он ограничил и исказил свои открытия; 3) насколько возрастает их значение, если освободить формулировки Фрейда от этих искажений; 4) что это равносильно отделению существенного и вечного в теории Фрейда от обусловленного временем и социальной средой.
Наша задача не «ревизия» Фрейда или создание «неофрейдизма». Мы хотим скорее раскрыть суть идей Фрейда через критическую интерпретацию их философской базы с заменой историческим материализмом буржуазной идеологии.
Открытие бессознательного
