Дженни не ответила. Я не настаивал на откровенном признании и был очень рад, что она едет со мной. Вот уж чего бы я не стал делать – допытываться у нее и устраивать сцены.
Мы добрались до подъездного круга к больнице Сент-Томас и ее центральному входу. Я собирался выйти из такси, когда Дженни крепко схватила меня за руку – настоящую, правую.
– Не уверена, удастся ли мне все точно выразить, – начала она. – И, очевидно, я желаю ей выздоровления вовсе не по этой причине, но… – Она помедлила. – Марина взяла на себя мою вину.
Я вновь опустился на сиденье и пристально поглядел на нее.
Моя дорогая Дженни. Девушка, которую я когда-то страстно любил и стремился ею обладать. Но думал, что прекрасно ее знаю.
– Ну как, будете расплачиваться? – окликнул меня уставший ждать шофер такси.
– Извините, – пробормотал я.
Дженни и я выбрались из машины, расплатились и вошли в подъезд больницы.
Доктор Осборн из отделения несчастных случаев говорил, что первые три часа станут критическими. Однако он сказал это более четырех часов назад, а Марина выжила после операции и курса терапии. С каждой прошедшей минутой шансы на ее спасение продолжали увеличиваться.
Когда мы попали в отделение интенсивной терапии, Дженни осталась ждать в коридоре, на том же месте, напротив лифтов. Я обратил внимание, что она позаимствовала у меня в квартире какую-то книгу. И с изумлением обнаружил, что это была автобиография главного тренера на стипль-чезах, для которого я регулярно ездил. Когда-то мы с Дженни спорили о его методах.
Я надел больничную униформу – синий халат и зеленый тюрбан – и направился в палату, встретив по пути полицейского охранника. Он опоздал на свой пост, задержавшись на несколько минут, и принялся расспрашивать обо мне медсестру.
– Да, – подтвердила она. – Вы можете впустить мистера Холли. Ведь он – жених мисс Меер. Проходите, приятель.
Марина выглядела точно так же, как полтора часа назад, когда я покинул ее.
Я сел у ее кровати и взял Марину за руку. Теперь беседа с ней показалась мне вполне естественной, и я начал негромко рассказывать.
Я сообщил ей массу всякой всячины. О том, что оставил машину на тротуаре и для ее проверки вызвали отряд минеров. О том, что Чарлз приехал в Лондон и явился сюда в больницу вместе с Дженни. О Рози, решившей провести всю ночь в лаборатории, и о том, что Чарлз будет ее там охранять. Но, конечно, умолчал об очередном послании и его зловещем содержании. Я был абсолютно убежден, что Марина меня не слышит, но все равно не желал ее расстраивать.
– Знаешь, – продолжил я, – Дженни считает, что ты взяла на себя ее вину. За то, что она меня бросила. Честно скажу, я был в шоке. Никогда не думал, что она способна почувствовать себя виноватой хоть на минуту. Но, по иронии судьбы, я тоже ощущал перед ней вину. Ей хотелось, чтобы я бросил верховую езду, а я не соглашался.
Я погладил Марину по руке и какое-то время сидел молча. При всей своей интенсивности отделение интенсивной терапии было тихим, почти бесшумным местом с неярким светом. Я слышал только гул вентиляционного насоса и легкое шипение исчезающего воздуха.
– Но больше я не чувствую себя виноватым, – сказал я.
– Виноватым в чем? – произнес мужской голос.
Я вскочил. Хирург, мистер Пандита, вошел в наш отсек палаты и остановился у меня за спиной.
– Боже мой! – воскликнул я. – Вы чуть не довели меня до сердечного приступа.
– Он случается в местах и похуже, – улыбнулся мистер Пандита. – Например, у одного моего друга сердечный приступ произошел на конференции хирургов-кардиологов. Когда он упал, к нему бросилась сотня врачей, надеясь предотвратить инсульт.
– Ему повезло. – Я кивком указал на Марину. – Как ее дела?
– Отлично, – ответил он. – По-моему, сейчас я могу назвать ее состояние тяжелым, но стабильным. Критический период миновал. Полагаю, что девушка выживет.
Я ощутил, как увлажнились мои глаза, кожа на переносице сделалась жесткой, а челюсти сжались. И заплакал слезами облегчения, слезами радости.
– Если завтра мы сумеем вывести ее из бессознательного состояния, то она полностью оправится от ранения. Но на ночь мы снова дадим ей снотворные и болеутоляющие препараты. Просто для безопасности.
– А когда она очнется утром? В какое время? – попытался уточнить я.
– Мы прекратим прием снотворных и болеутоляющих и перестанем держать ее под капельницей примерно в семь утра. Все люди разные, но, будучи человеком азартным, любящим делать ставки, – он опять улыбнулся, – я решил бы, что она придет в себя самое позднее к полудню.
– Я могу остаться здесь на ночь? – спросил я.
– Если вы желаете, мы вам охотно разрешим. – отозвался он. – Но никакой необходимости в этом нет. Повторяю, критический период позади и опасность миновала. За ночь ничего не изменится, а если, не дай бог, что-то случится, мы всегда можем вам позвонить. Так что вам лучше всего вернуться домой, хорошо выспаться и приехать сюда утром. Правда, боюсь, она будет себя неважно чувствовать. Обезболивающие обычно вызывают у пациентов слабость.
– Спасибо вам, доктор, – поблагодарил я.
– На самом деле я мистер.
– Что? – удивился я и пошутил: – Уличный врач?
– Не совсем, – поправил меня он. – Название появилось в ту пору, когда все хирурги были парикмахерами. Единственные люди, имевшие право пользоваться острыми лезвиями. Можете себе это вообразить? «Я быстренько побрею вас, сэр, и заодно вырежу вам аппендицит». Тогда врачи не любили открыто оперировать больных, и часто хирургическое вмешательство оказывалось роковым. К операциям прибегали как к последней надежде. Вот почему хирурги не считались врачами и их именовали мистерами. Это обращение прочно приклеилось к ним. Теперь вы вполне можете дорасти от мистера до доктора, но после вновь сделаться мистером.
– Для жокеев слово «мистер» означает – дилетант. Он рассмеялся.
– Не думаю, что я дилетант.
– Я тоже так не думаю, – согласился с ним я. – Вы спасли ей жизнь.
Он махнул рукой:
– Целыми днями кручусь на работе. Ладно, я побежал. До свидания.
Он поспешно удалился. По-видимому, другие пациенты нуждались в его умелых руках не меньше Марины. Я тоже махнул безмолвному полицейскому и вернулся в коридор к Дженни. И вовсе не рассчитывал встретить Чарлза и Рози, ожидая их попозже, минут через пятнадцать-двадцать, но они вышли из лифта как раз в тот момент, когда я захлопнул за собой дверь палаты.
– Потрясающие новости. Я выслушал официальный бюллетень, – объявил я. – Критический период миновал, и врачи надеются на полное выздоровление Марины.
– Слава богу, – обрадовался Чарлз.
Рози прикрыла лицо руками, но это не помогло ей сдержать поток слез, полившихся по щекам. Ее плечи тряслись в такт рыданиям, хотя она тут же громко рассмеялась. Напряжение далось нам всем слишком дорого, и облегчение тоже стало болезненным.
– Значит, все в порядке, – заключила Дженни.
Да, действительно, теперь все было в полном порядке.
– У меня только три спальни, – пояснил я, когда Дженни заявила, что хочет вернуться на Эбури-стрит вместе с нами.
– С кем бы ты предпочла спать в одной комнате?
На мгновение у меня мелькнула мысль, что Дженни переночует вместе со мной, но у нее все же хватило здравого смысла.
– Я побуду у тебя, а потом поеду домой, – ответила она. – Наверное, мне стоит позвонить Энтони и предупредить его, а не то он начнет беспокоиться, куда я запропастилась.
