11
— Доктор Бэрри?
Тон был чрезвычайно дружеским. Дж. Д. протянул мне руку. Я пожал ее — сухую, чистую, которую скребут на пять сантиметров выше локтя в течение десяти минут. Руку хирурга.
— Приветствую вас, доктор Рендал.
— Вы хотели видеть меня? — сказал он. — Секретарша говорила, что вы заходили ко мне в кабинет.
— Да, — сказал я. — Насчет карточки.
Рендал благосклонно улыбнулся. Он был на полголовы выше меня.
— По-моему, нам с вами надо кое-что выяснить. Пойдемте со мной.
Он вовсе не собирался отдавать мне команду, но прозвучали его слова именно так. Это напомнило мне, что хирурги — это последние самодержцы в обществе, последний класс людей, наделяемых в какой-то момент абсолютной властью.
Мы шли по направлению к автомобильной стоянке. Мне казалось, что он вышел специально затем, чтобы поговорить со мной. Я не имел представления, откуда ему стало известно, что я здесь, но такое чувство меня не покидало.
— За последнее время несколько человек говорили мне о вас, — сказал он.
— Да что вы?
— Представьте себе.
Его автомобиль был серебристый «порше». Рендал небрежно облокотился о сверкающее крыло. Что- то в его позе говорило, что мне не стоит следовать его примеру. Секунду он молча разглядывал меня, затем произнес:
— О вас очень хорошо отзываются. Вы, говорят, обладаете знаниями и трезвым умом.
Я пожал плечами. Он снова улыбнулся и сказал:
— Вы ведь из Линкольнской больницы? Мне говорили, что вы там на хорошем счету.
— Благодарю вас. — Его маневр сбивал с толку; я не понимал, куда он гнет. Но долго ждать мне не пришлось.
— Вы не думали о том, чтобы перейти в другую больницу? Ведь могут быть другие… возможности. Вакансии.
— Я вполне доволен своей теперешней работой.
— Это в данное время, — сказал он.
— Безусловно. В данное время.
— Вы знаете Уильяма Сьюола?
Уильям Сьюол был главным патологоанатомом Мемориальной. Ему шел шестьдесят второй год, и ему предстояло вскоре удалиться на пенсию. Я почувствовал разочарование в Дж. Д. Рендале. Вот уж не ожидал, что он будет действовать так грубо.
— Да, знаю. Немного.
— Он скоро уходит на пенсию.
— Тимоти Стоун — его заместитель, он великолепно знает свое дело.
— По всей вероятности, — сказал Рендал. Взгляд его был устремлен в небо. — По всей вероятности. Но многим из нас трудно работать с ним.
— Я такого не слыхал.
— Мы это не афишируем. — Он тонко улыбнулся.
— И многим из вас было бы легче работать со мной?
— Многие из нас заинтересованы в подыскании нового человека. Возможно, со стороны, который мог бы, так сказать, влить свежую струю.
— Тимоти Стоун мой близкий друг, — сказал я.
— А какая тут связь?
— Та связь, что я не стану ему пакостить.
— У меня в мыслях не было предлагать вам что-либо подобное.
— Тогда, возможно, я не понимаю, в чем суть. Почему бы вам не объяснить?
Рендал в задумчивости почесал висок. Видимо, собирался зайти с другого фланга. Брови его нахмурились.
— Я не патологоанатом, доктор Бэрри, но среди патологоанатомов у меня имеются друзья.
— Надо думать, Тим Стоун не принадлежит к их числу.
— Мне иногда кажется, что у патологоанатомов работы больше, чем у хирургов, больше, чем у кого бы то ни было. Похоже, патологоанатомия не оставляет времени ни для чего другого.
— Тут вы, пожалуй, правы.
— Меня очень удивляет, что вы располагаете таким количеством свободного времени.
— Да так уж вышло. — Я начинал злиться. Сперва подкуп, затем угрозы. Или подмажь, или припугни! Но наряду со злостью мною овладевало странное любопытство. Рендал был не дурак, и я понимал, что он не стал бы заводить со мной подобных разговоров, если бы чего-то не боялся. У меня мелькнула мысль — уж не сделал ли аборт он сам? И тут же он сказал:
— У вас есть семья?
— Да, — ответил я.
— Давно в Бостоне?
— Я могу в любой момент уехать отсюда, если патологические экземпляры покажутся мне слишком уж неприглядными.
Он воспринял это достойно. Не двинулся, не повел бровью, не переступил с ноги на ногу. Только взглянул на меня своими серыми глазами и сказал:
— Понимаю!
— Может быть, вы откроете свои карты и скажете, что у вас на уме?
— О, это проще простого, — ответил он — Меня интересуют ваши мотивы. Мне понятны узы дружбы, я допускаю даже, что личная привязанность толкает иногда людей на безрассудство. Я восхищен тем, как вы горой стоите за доктора Ли, хотя мне куда бы больше понравилось, если бы объектом этой преданности являлся человек более достойный. Однако мне кажется, ваши действия выходят за пределы простой лояльности. Что вами движет, доктор Бэрри?
— Любопытство, доктор Рендал. Исключительно любопытство. Я хочу выяснить, почему все из кожи вон лезут, чтобы утопить невинного человека. Я хочу выяснить, почему люди профессии, основа которой— объективное исследование фактов, решили встать на путь предвзятости.
— Давайте сначала выясним предмет разговора. Доктор Ли делает криминальные аборты. Так или не так?
— Это вы говорите. Я слушаю.
— Аборты запрещены законом. Далее: как и при всяком хирургическом вмешательстве, при аборте возможны смертельные исходы — даже если его делает знающий человек, а не пьяный…
— Азиат? — подсказал я.
— Доктор Ли, — он улыбнулся, — делает аборты, делает нелегально. Как человек — он ведет себя весьма сомнительно. Как хирург — он нарушает законы врачебной этики. Как гражданин Соединенных Штатов— он совершает поступки, подлежащие судебному преследованию. Вот что у меня на уме, доктор Бэрри. И я хочу знать, почему вы суете нос не в свое дело, почему вы пристаете к членам моей семьи. И вообще докучаете всем, вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности— обязанности, за выполнение которых Линкольнская больница платит вам жалованье…
— Доктор, — сказал я. — Если подходить к этому делу исключительно по-семейному: как бы вы поступили, приди ваша дочь к вам сообщить, что она беременна? Что, если бы она посоветовалась с вами, прежде чем обратиться к подпольному акушеру?
— Бессмысленно строить догадки.
— Но ведь у вас, без сомнения, должен быть ответ.
Рендал начал багроветь. Над крахмальным воротничком выступили вены. Поджав губы, он
