определишь. Заведующая общежитием
должна бы знать или во всяком случае вскоре узнает. Нужно по мере возможности избегать встречи с заведующей.
— А! — сказала девушка, сидевшая за столиком дежурной. — Вон Гинни, они живут в одной комнате. — В дверях показалась темноволосая девушка в тугих джинсах и облегающем полосатом свитере. Дежурная поманила к себе Гинни и сказала: — Это доктор Бэрри. Он хочет видеть Карен.
Гинни посмотрела на меня с ужасом. Она знала! Я быстро подхватил ее под руку, повел в гостиную и усадил там.
— Но Карен…
— Знаю, — прервал я ее. — Мне нужно поговорить с вами.
— Пожалуй, я лучше спрошу на это разрешения у мисс Питерс, — сказала Гинни. Она начала было подниматься, однако я мягко, но настойчиво усадил ее на место.
— Прежде всего я должен сказать вам, что присутствовал вчера при вскрытии тела Карен. — Она поднесла руку ко рту. — Простите, что я так сплеча, но у меня есть несколько серьезных вопросов, ответить на которые можете только вы. — Гинни продолжала смотреть на меня недоверчиво, но я видел, что в ней проснулось любопытство. — Пойдемте поговорим где-нибудь наедине…
— Право, не знаю…
— Я задержу вас на несколько минут, не больше.
Она встала и кивнула в сторону коридора.
— Обычно нам не разрешают принимать мужчин у себя в комнате, — сказала она, — но вы ведь родственник.
Гинни и Карен занимали комнату на первом этаже. Комната была тесная, заваленная всякими пустяками, которые можно найти в жилище любой студентки: фотографиями молодых людей, письмами, шутливыми поздравительными карточками, программами футбольных матчей, обрывками лент, расписаниями лекций, флакончиками духов, игрушечными зверюшками; Гинни села на одну из кроватей и указала мне на стул.
— Мисс Питерс сказала мне вчера вечером, — проговорила Гинни, — что Карен… погибла в катастрофе. Она попросила меня пока никому не говорить. Забавно! Я еще не знала никого, кто бы умер — то есть из моих сверстников, конечно, ну, в общем, вы понимаете, — и забавно, то есть я хочу сказать странно, что я ничего не почувствовала, узнав об этом. Я никак не могла настроиться на грустный лад. Наверное, до сих пор еще не прочувствовала.
— Вы были знакомы с Карен до того, как поселились вместе?
— Нет. Мы попали в одну комнату по распределению.
— Вы с ней хорошо уживались?
— Да, в общем, мы уживались. Карен держалась отнюдь не первокурсницей. Она здесь никого и ничего не боялась. И постоянно уезжала то на день, то на уик-энд. Вообще-то тут все так говорят, но она действительно ненавидела колледж.
— Из чего вы это заключили?
— Из ее поведения. Она пропускала занятия, вечно куда-то исчезала. Уезжая на уик-энд, заявляла, будто едет к родителям, а на деле никогда к ним не ездила. Она ненавидела своих родителей. — Гинни встала и отворила дверцу стенного шкафа. К внутренней стороне ее была прикреплена кнопками большая глянцевая фотография Дж. Д. Рендала. Фотография была испещрена крошечными проколами. — Знаете, что она делала? Метала стрелки в его фотографию. Каждый вечер перед сном.
— А как насчет матери?
— О, мать она любила. Родную мать, которая умерла. А теперь у нее мачеха. Ее-то Карен не очень жаловала.
— О чем же обычно говорила Карен?
— О мальчиках, — ответила Гинни, снова усаживаясь на кровать. — О чем еще мы все здесь говорим? О мальчиках! Карен прежде училась где-то здесь поблизости в частной школе и знала многих молодых людей. К ней часто приезжали студенты из Йельского университета.
— Она встречалась с кем-нибудь постоянно?
— Думаю, что нет. У нее их было множество. Все они увивались за ней.
— Она имела успех?
— Может, и еще кое-что, — Гинни наморщила носик. — Знаете, сейчас, конечно, нехорошо сплетничать о ней. И я не уверена, что все это правда. Может, просто выдумки.
— А в чем дело?
— Видите ли, когда вы приезжаете сюда, никто вас не знает, никто ничего о вас не слышал, поэтому вы можете плести, что угодно, и все сходит с рук. Я и сама о себе кое-что навыдумывала…
— Так что же вам рассказывала Карен?
— Да, собственно, она даже не рассказывала. Скорее намекала. Ей нравилось, когда ее считали неистовой, и она давала понять, что и все ее друзья тоже неистовые. Это было ее любимое словечко — неистовые. И говорила обо всем так, что ей невольно верили. Все полунамеками. Ну насчет своих абортов и тому подобное.
— Абортов?
— По ее словам, у нее их было два еще до поступления в колледж. Звучит неправдоподобно, верно? Два аборта! Ведь ей же было всего семнадцать. Я не очень-то поверила, тогда она начала объяснять, как это делается. И я усомнилась: может, и правда?
Девушка из медицинской семьи могла легко блеснуть сведениями относительно процедуры операции. Это отнюдь не доказывало, что она сама ей подвергалась.
— Она рассказывала вам что-нибудь о своих абортах? Где ей их делали?
— Нет, просто сказала, что делали. И вообще любила поговорить на подобные темы. Ей нравилось шокировать меня. Помню, наш первый уик-энд здесь — нет, пожалуй, второй, — она куда-то уезжала веселиться в субботу вечером и вернулась очень поздно, растрепанная, помятая, забралась в постель и говорит: «Черт, до чего же я люблю черное мясо!». Так вот запросто. Я не знала, что ей ответить. Мы тогда еще были едва знакомы. И промолчала. Решила, что это она так, для форса.
— Но иногда вы все же ей верили?
— Спустя пару месяцев начала верить.
— У вас не возникало когда-нибудь подозрений, что она беременна?
— Пока она находилась здесь? В колледже? Нет! Она никогда ничего такого не говорила. Кроме того, она всегда принимала пилюли.
— Вы наверняка знаете, что она их принимала?
— Да. Она это делала вполне открыто каждое утро. Да вот они — эти пилюли, прямо перед вами на ее столике. Вон в том пузырьке.
Я подошел к столу и взял пластмассовый пузырек. На этикетке стояло: «Аптека «Маяк», способа употребления указано не было. Я записал номер рецепта. Затем открыл пузырек и вытряс оттуда одну таблетку. Оставалось еще четыре.
— Она принимала их каждый день?
— Каждый божий день, — ответила Гинни.
Я не гинеколог и не фармацевт, но кое-что я все-таки смыслю. Во-первых, большинство противозачаточных средств продается теперь в специальной упаковке. Во-вторых, первоначальная доза гормонов снижена с десяти миллиграммов в день до двух. Значит, таблетки должны быть совсем маленькими. Эти оказались сравнительно большими. Без названия, ярко-белого цвета и шершавые на ощупь. Я сунул одну в карман, а остальные ссыпал обратно в бутылочку.
— Вы знаете кого-нибудь из молодых людей, с которыми встречалась Карен?
Гинни покачала головой.
— Карен когда-нибудь говорила о своих свиданиях?
— По правде говоря, нет. Она говорила отвлеченно, не называя имен, понимаете? Минуточку. — Гинни встала и подошла к туалетному столику Карен. За раму зеркала было заткнуто несколько фотографий молодых людей. Она вытащила две из них и протянула мне. — Вот об этом парне она говорила. Только у
