— Откройте дверцу, — сказала миссис Рендал. — Пощупайте сиденье.
Я повиновался. Сиденье было мокроватое.
— Три дня прошло, — сказала она, — и все еще не высохло. Вот сколько Карен потеряла крови. Вот что он с ней натворил.
— Это ее машина? — спросил я, захлопнув дверцу.
— Нет, у Карен не было машины. Джошуа не хотел, чтобы она имела собственную до совершеннолетия.
— Тогда чья же?
— Моя, — сказала миссис Рендал.
Я кивнул на черный автомобиль, в котором она сидела.
— А эта?
— Это новая. Мы купили ее вчера. То есть я. Джошуа дал согласие.
— А что вы собираетесь делать с желтой машиной?
— В полиции нам рекомендовали подержать ее пока, на случай, если понадобится в качестве вещественного доказательства.
— Что в точности произошло в воскресенье ночью? — спросил я.
— Я ничего не обязана вам сообщать, — сказала она, поджав губы.
— Безусловно, нет — я вежливо улыбнулся. Я понимал, что деваться ей некуда. В глазах у нее по- прежнему таился страх. Она отвернулась от меня и стала смотреть прямо перед собой, через ветровое стекло.
— Я сидела дома одна, — сказала она. — Джошуа срочно вызвали в больницу. Уильям находился у себя в университете. Было около половины четвертого утра, и Карен где-то развлекалась. Вдруг я услышала автомобильный гудок. Он гудел и гудел. Я вылезла из постели, накинула халат и спустилась вниз. Перед домом стоял мои автомобиль с невыключенным мотором и зажженными фарами. Гудок продолжал гудеть. Я вышла… и увидела ее. Она потеряла сознание и, упав вперед, навалилась на кнопку гудка. Все вокруг было в крови, — Она перевела дыхание и стала рыться в сумке в поисках сигареты. Вытащила пачку французской марки. Я поднес ей огонь. — Больше, собственно, рассказывать нечего. Я перетащила ее на соседнее сиденье и отвезла в больницу. — Она курила нервно, часто затягиваясь. — По дороге я попыталась выяснить, что произошло. И она сказала: «Это Ли!». Повторила три раза. Никогда не забуду. Таким жалким слабеньким голоском…
— Она была в сознании? В состоянии разговаривать?
— Да, — ответила миссис Рендал. — Она снова потеряла сознание, как раз когда мы подъехали к больнице.
— Из чего вы заключили, что это был аборт? — спросил я. — Может, это выкидыш?
— Сейчас скажу, — ответила миссис Рендал. — Потому что заглянув к ней в сумку, я обнаружила ее чековую книжку. Последний чек, который она выписала, был «на предъявителя», на сумму триста долларов. Датирован воскресеньем. Вот из чего я заключила, что это был аборт.
— Был ли чек предъявлен? Вы запрашивали банк?
— Разумеется, не был. Человек, получивший этот чек, сидит сейчас в тюрьме.
— Понимаю, — сказал я задумчиво.
— Тем лучше, — парировала она. — . А теперь прошу меня извинить. — Она вышла из машины и быстрым шагом пошла по ступеням обратно в дом.
— А я думал, вы опаздываете на деловое свидание, — заметил я.
Миссис Рендал через плечо посмотрела на меня.
— А идите вы к черту! — сказала она и захлопнула за собой двери.
Я пошел назад к своей машине, размышляя над разыгранной сценой. Она была весьма убедительна. Я обнаружил в ней всего лишь два изъяна. Один заключался в количестве крови, потерянной в желтой машине: меня смущало, что на месте для пассажира крови больше. И второе — по-видимому, миссис Рендал не знала, что Арт берет за аборт двадцать пять долларов — только-только чтобы покрыть лабораторные издержки — и никогда не брал больше: таким образом он, по своим понятиям, оставался чист перед собственной совестью.
5
Старая, оббитая вывеска «Фотоателье Кэрзон». И ниже мелким шрифтом: «Фотографии на все случаи жизни: паспортные, рекламные, кабинетные. Исполнение в течение часа».
Фотоателье помещалось в угловом доме, в северном конце Вашингтон-стрит, в стороне от ярко освещенных кинотеатров и больших универмагов. Я вошел внутрь и увидел маленьких старичка и старушку, стоявших рядом.
— Я вас слушаю, — сказал старичок. Он держался любезно, почти робко.
— У меня к вам несколько странная просьба, — начал я.
— Паспорт? Проще простого. Мы можем сделать фотографию за один час. Даже скорее, если вы спешите. Мы их переделали на своем веку тысячи.
— Верно, — сказала старушка, чопорно кивая головой. — Не тысячи, десятки тысяч.
— У меня проблема иного порядка, — сказал я. — Видите ли, моя дочь справляет свое шестнадцатилетие и…
— Обручения мы не фотографируем, — сказал старичок. — Прошу прощения.
— Не фотографируем, — подтвердила старушка.
— Да нет же, это вовсе не обручение. Это просто вечер по случаю дня рождения.
— За такие работы не беремся, — сказал старичок. — Совершенно исключено.
— Раньше брались, — пояснила старушка, — в былые времена.
Я тяжело вздохнул:
— Мне, собственно, нужно узнать от вас кое-что. Дело в том, что моя дочь ярая поклонница одного джаза, а вы как раз этот самый джаз фотографировали. Я хотел бы сделать ей сюрприз, вот и подумал, что…
— Вашей дочери шестнадцать? — Он посмотрел на меня с подозрением.
— Вот именно, исполняется на следующей неделе.
— А мы фотографировали джаз?
— Да, — сказал я и передал ему фотографию. Он долго рассматривал ее.
— Это же не оркестр, а всего один человек, — сказал он наконец.
— Я знаю, но он работает в этом джазе. Вы делали эту фотографию, вот я и подумал, может быть…
Но старичок уже повернул фотографию и рассматривал ее обрат: ную сторону.
— Это наша работа. Видите, сзади наш штамп. Мы тут с тридцать первого года. Раньше дело принадлежало моему папаше.
— Все так, — подтвердила старушка.
— Разве это группа? — спросил старичок, взмахнув у меня перед носом фотографией.
— Один из группы.
— Как называется этот джаз?
— Не знаю. Потому я и обратился к вам. На фотографии стоит ваш штамп…
— Видел. Не слепой, — огрызнулся старичок. Он нагнулся и заглянул под прилавок. — Придется проверить по подшивке. У нас хранятся экземпляры всех фотографий. — Он начал вытаскивать пачки фотографий. Я был поражен. Он действительно наснимал десятки всяких джазбандов. — Жена никогда не может запомнить названия этих джазов, а я могу. Стоит мне увидеть музыкантов всех вместе, и я тотчас вспомню. Понимаете? Вот «Джимми и его Буяны». — Он быстро перебирал фотографии. — Вот «Певуны», «Старые калоши», «Камарилья», «Прощелыги». Названия застревают в голове.
Я пытался вглядываться в лица, но он перебирал фотографии слишком быстро.
