— Курсант Мракович к полковнику Корину, — проблеял я, от души надеясь, что интелктроника не сочтет дрожь в моем голосе характерным для иномирцев признаком.
Мерцающая завеса исчезла.
— Проходите, — голос остался таким же резким и неприятным, но, по крайней мере, стал на полтона тише.
Я осторожно ступил на сверкающий пол.
— Повернитесь лицом к стене. Смотрите перед собой. Протяните руку в отверстие.
Анализ сетчатки и ДНК. Проверяют, или я в самом деле Вуко Мракович, гражданин Федерации 21 года от роду, или нежить какая, как говорила моя покойная чешская бабушка, никогда не слышавшая про иномирян.
— Следуйте за красным сигналом.
— За каким еще красным сигналом? — поинтересовался я, отворачиваясь от стены, и уставился на красный огонек, висевший в воздухе прямо перед моим лицом.
— Следуйте за красным сигналом. Любое отклонение от маршрута считается нарушением.
Ага. Шаг в сторону — побег, прыжок на месте — провокация. Это уже мой русский дедушка.
— Вы всех так встречаете или только меня? — напоследок поинтересовался я, двинувшись за огоньком.
— Всех посторонних, пытающихся пройти через служебный вход, — сообщил голос, так и оставив меня в недоумении — то ли я говорил с возомнившим о себе инком, то ли с садюгой-охранником.
Огонек довел меня до двери с надписью: «Зам. нач. второго экспортного отдела» — и растворился в воздухе. Я поискал какой-нибудь замок и, ничего не найдя, тихо кашлянул.
— Входите, курсант, — донеслось из-за двери.
Бар Корин, второй сын шелдонского герцога средней захудалости, был обречен на положение изгоя, поскольку не проявил вообще никаких способностей к магии, не говоря уж о соответствии герцогскому титулу. Он так бы и остался позорным пятном на семейном дереве, но, к его счастью, в Ойкумене объявилась целая планета подобных изгоев. Предложив землянам свои услуги, Бар Корин после того, как многочисленные тесты доказали его верность новой родине, получил в руки такую власть и такие возможности, какими не располагал ни один король в Ойкумене. Он работал в Службе Безопасности Земли уже девятый год, и легенды о нем курсанты Академии пересказывали шепотом, вдали от вероятных ухонов, потому что все эти дела относились либо к «совершенно секретно», либо к «секретность высшей степени, перед прочтением съесть». Короче говоря, Бар Корин принадлежал к тому сорту людей, от которых я всегда стремился держаться как можно дальше — исключительно из чувства самосохранения.
Я проскользнул внутрь и примостился на краешке стула у стены.
— Садитесь в кресло, Мракович. — Расположившийся за старинным письменным столом человек убрал висевшую над столом винду и приглашающе махнул рукой. — Устраивайтесь поудобнее, не стесняйтесь. Разговор будет.
Вздохнув на всякий случай, я перебрался в роскошное кресло у стола и утонул в нем. Это произведение современного мебельного искусства было совершенно изумительным с точки зрения комфорта и иезуитским кошмаром — с тактической. Из такого кресла не выпрыгнешь, из него надо долго вставать.
— Я ознакомился с вашим досье, Мракович, — начал полковник, внимательно изучая при этом поверхность стола. — И пришел к выводу, что вы — представитель до сих пор не встречавшейся мне категории — общественный бездельник.
— Э-э, это не совсем так, сэр, — проблеял я.
— Разве? — Бар Корин оторвался от созерцания своего стола и посмотрел мне в лицо. Лучше бы он этого не делал. Глаза у шелдонцев полностью лишены каких бы то ни было белков и зрачков и представляют собой матово-черную поверхность. Легче смотреть во включенный глубоководный прожектор. Я выдержал не больше секунды. — Вам двадцать один год, и вы уже успели поучиться в трех университетах. Прекрасно сдавали вступительные экзамены, получали государственную стипендию — а это не так уж мало — и вылетали после первого года обучения. Сейчас надуваете подобным образом Академию. Все верно?
— Э-э, видите ли, сэр, — я постарался поглубже вжаться в кресло, — у меня большие трудности в освоении тех предметов, которые мне не нравятся. Я не могу заставить себя их освоить.
Выложив это признание, я еще глубже вжался в кресло и приготовился к самому страшному.
— Правильно сказать — не хотите их осваивать. Просто сидите и забираете деньги, предназначенные для тех, у кого хватает желания и силы воли учиться дальше. Вы настоящий, как это у вас говорится, трутень.
Ну, все. Это конец. Сейчас он позвонит в Службу Социального Контроля, и дружелюбные санитары поволокут меня на психокоррекцию. А потом не менее дружелюбные федеральные маршалы еще и пяток лет впаяют, чтобы новые принципы служения обществу окрепли под жарким небом Меркурия.
— И, как ни странно, это именно то, что мне от вас требуется.
Я не поверил своим ушам.
— Способность жить за счет общества — это наследственная черта аристократии, — пояснил полковник. — В Мирах она успешно занимается этим уже сорок тысяч лет, что я, — Бар Корин усмехнулся, — могу лично засвидетельствовать. Ваша же земная аристократия сильно испорчена. Желание сделать из большой кучи денег огромную кучу заставляет большинство трудиться в поте лица. Те несколько человек, которые ведут жизнь, достойную своего положения, обладают настолько громадным состоянием, что мне нечем их заинтересовать.
— Э-э, а разве среди них нет людей, склонных к необдуманным поступкам?
— Давайте без этого «э-э», Мракович, — поморщился полковник. — Вы задали умный вопрос, и я вам отвечаю. Среди них есть люди, склонные к авантюрам; кстати, вы, согласно вашему досье, также относитесь к их числу. Но иметь дело с человеком, которым движет исключительно тяга к острым ощущениям, я категорически отказываюсь. И вы, я думаю, согласны со мной.
— Конечно, сэр, — совершенно искренне сказал я.
Иметь дело с идиотом, который завалит все на свете только из-за того, что ему захотелось покрасоваться перед публикой, — слуга покорный. Лично я нравлюсь себе таким, какой я есть, — трус, на овеянном славой поле сражения предпочитающий глубокий и уютный командный пункт.
— Поэтому приходится выкручиваться. Вот. например, как вы, Мракович, отнесетесь к предложению стать оперативным сотрудником Службы Безопасности?
«Фраза-то какая красивая, — подумал я, — оперативный сотрудник Службы Безопасности». Большой кусок сыра с маслом. А кем может быть опер СБ, работающий на Корина? Правильно, шпионом в Мирах. Отсутствие всех и всяческих удобств, злобные варвары вокруг, женщины, никогда не слыхавшие о косметической хирургии, и колдуны, которые при малейшем намеке на то, что я — замаскированный землянин, испытают на мне свои лучшие некромантские заклятия. Не говоря уж о монстрах, которых там больше, чем у нас — зеленых мух. Как представишь это, так Меркурий сразу покажется милым и приятным местом.
— Ваше предложение — большая честь для меня, сэр, — начал я самую цветистую формулу отказа из всех, какие только знал. — И я бы с радостью принял его, но в моем возрасте опасно принимать столь ответственные решения в одиночку. Позвольте мне несколько дней обдумать это, посоветоваться с родными.
Лучше всего с покойной чешской бабушкой.
— Вот видите, зачатки дипломатии у вас тоже имеются, — весело заметил полковник. — Как там? «Если дипломат говорит „нет“, значит, это не дипломат». А остальное вобьем в вас психотренингом.
Похоже, он не понял, что я сказал.
— Простите, сэр, но я…
— Успокойтесь, Мракович. Я не собираюсь делать из вас нового… — полковник на миг замялся.
— Штирлица, — подсказал я.
— Джеймса Бонда, — одновременно со мной закончил Корин и удивленно посмотрел на меня. — А кто такой Штирлиц?
— Это кличка Джеймса Бонда для работы в России, — сообщил я. — Но это к делу не относится.
