Он бежал через ночь, и ночь в Порт-Сауре была зла, словно голодная мачеха.
Ураган, который на рассвете еще только грозил городу откуда-то из-за морского горизонта, а днем угрюмо копил над заливом свое чернильное воинство, наконец-то ударил во всю силу.
Когда он выбежал, задыхаясь, на улочку, едва-едва расчерченную желтыми кругами фонарного света, он уже вымок от воротничка рубашки до краев порваных брюк. Один накат за другим, дождь настырно бил в спину, поднимал в воздух и снова бросал оземь обывки газет, ворошил придорожный мусор, переворачивал попавшиеся на пути разбитые деревянные ящики, вынимал из канав, разбуженных потоками воды, вонь рыбьих потрохов.
Бежать пришлось босиком, по тротуару, мощеному черным щербатым камнем. Улица неумолимо задиралась вверх, в сторону Медвежьего холма, горбившегося над северной окраиной столицы. По обе стороны дороги возвышались стены в полтора человеческих роста, с валунами у оснований и булыжником помельче кверху, - пыльные и жаркие днем, сейчас они тускло блестели, подставляя под струи равнодушные бока. Верхушки стен шумно обметали черные ивы, качавшиеся под порывами ветра.
Впереди, по правую руку, он разглядел проем - и спустя мгновение уже был у ворот: кованая решетка тычет в небо заостренными наконечниками, прутья набраны слишком часто, чтобы между ними можно было втиснуть даже плечо, безжизненный силуэт дома в глубине, окна заперты ставнями, сквозь щели в них наружу не проникает ни единый луч света.
Секундная остановка не прошла даром – позади он услышал хрип, какой мог исходить от человека, непривычного к ночным погоням. Хрипели сзади, приближаясь, сипло и натужно, в две глотки. Не оглядываясь и не раздумывая он побежал дальше, по мостовой, которая все круче забирала вверх. Стены вдруг крепко стиснули мостовую с обеих сторон, так что в их объятиях едва ли бы разминулись две повозки, а потом отпустили и бросили, уступив плотному кустарнику. Камень под ногами сменился глинистой хлябью по щиколотку, а после, неожиданно, асфальтом. Он выскочил на поперечную дорогу, которая пояском стягивала гору, рассекая надвое рабочие c виду кварталы, и рванул вперед, мимо скудно освещенных деревянных домов, тесно сгрудившихся по обе стороны.
Слева и справа мелькали галереи и балкончики, цветочные горшки в окнах, проглядывали покатые крыши, крытые где черепицей, а где голым листовым железом. Вторые этажи придавливали первые к земле, нависали над ними, опираясь на резные столбы. Пространство между столбами было наглухо запечатано раздвижными воротами-гармошками. Металл дребезжал, упираясь штормовым порывам. За решетками мокли опрокинутые на бок столы, стулья, наспех собранные в пирамиды, плетеные корзины, велосипеды с тряпичными культями вместо сидений, жестяные тазы и прочий дешевый хлам. Звать на помощь было глупо – вокруг не было ни души, и только забытое белье, рвущееся с веревок, указывало, что здесь еще днем имелись обитатели помимо сквозняков.
В груди у него давно орудовали перочинными ножами, между висками глухо колотили молотком, в правый бок кто-то вогнал раскаленный гвоздь. Наконец, терпеть стало невозможно, и он упал на четвереньки, мучительно глотая воздух, в любое мгновение ожидая услышать топот преследователей в мглистой дождевой пелене у себя за спиной. Четыре вздоха, – сказал он себе, - четыре вздоха, медленно. Первый и второй, третий и четвертый... Он поднял голову.
В том месте, где он упал дорога выгибалась излучиной, отряхивая с себя жилую застройку, и касалась правым боком обрыва. В черноте внизу угадывался карьер, за ним – неразборчивые зубья и надолбы промышленной стройки. За стройкой же открывался роскошный вид на Порт-Саур, который, при других обстоятельствах, вызвал бы у него восторг и желание задержаться подольше. Луна уже взошла и сейчас подглядывала за ним через рваную расселину в облаках.
Как же она называется? – подумал он. – Кажется, Хурит... да, Хурит и Ченоя. Вторая луна, Ченоя, сейчас едва-едва казала свой внушительный, пепельного цвета бок над горизонтом.
Наркотик, который ему вкололи в гостиничном номере, дал глазам непривычную резкость, добавил тенями угля и сажи, подвел радужными ореолами синие и красные огни, заполонившие пространство между дорогой, где он очутился, и побережьем.
Вдалеке слева виднелись ярко освещенные прямоугольники пустых взлетных полей, где он приземлился утром, с такого расстояния – каждое поле не больше почтовой марки. Между ними мокли ангары, выпирала коренастая диспетчерская вышка, угадывались казармы, смутно белел кубик штабного здания. Военную базу Федерации нарезали правильными квадратами, обнесли глухой стеной, бор за ней вырубили на сотню шагов, пеньки щедро полили светом прожекторов – какая-то махина словно шагнула на берег и разом впечатала базу чуть повыше утесов.
Шоссе, которое утром вывело его в город, отсюда было не разглядеть. Он повел взглядом направо: булавочной россыпью стояли типовые двухэтажные коттеджи, городок военных и прислуги незаметно вливался в пригороды Порт-Саура, чинные свинцово-серые крыши постепенно сменялись рыбацкими хибарами и приземистыми цехами фабрик-потогонок, те же, в свою очередь, нехотя уступали место жилым кварталам.
Правую окраину города планировщик подбил сталью и бетоном морского порта, крупнейшего на планете, надежно защищенного от штормов. Над портом поднимались клубы пара, подсвеченные снизу желтым и синим, грузовые краны, склеенные будто из обгорелых спичек, сейчас опустили головы и были неподвижны. У доков пришвартовались два широкозадых грузовых судна.
Центр же города был нарезан бухтами на три крупных ломтя и сплошь застроен зданиями в классическом стиле, какой был в ходу сто лет назад. Сквозь потоки воды, которые без роздыху проливало небо, он едва различил пятиэтажное здание парламента, заметил стеллу, высившуюся на центральной площади, опознал ратушу и уперся взглядом в подвесной мост, переброшенный через гавань. В самом язычке залива, который впился глубоко в тело побережья, теснились яхты местной знати, чиновников и людей с деньгами. Он подумал, что яхта человека, который послал за ним убийц, наверняка раскачивается у гранитной набережной, со снятыми парусами и задраенными люками.
Ему совсем уже не было страшно, когда метрах в двадцати от него, в круг света от придорожного фонаря, с шумным топотом вынырнули двое.
Он наконец-то как следует разглядел своих преследователей. Впереди бежал худощавый парень в хаки, чью голову украшал странного вида тряпичный узел. Правая щека у парня была стянута в один малиновый рубец, правый глаз смотрел бельмом куда-то в ночное небо, на правой руке не хватало двух пальцев – безымянного и мизинца. Он успел даже удивиться тому, что за ним гнался типичный, с виду, террорист со следами неудачной сборки взрывного устройства на лице. За бельмастым топотал и отфыркивался его напарник – карикатурный громила с пропорциями орангутанга, в кожаной куртке, с бритой, мясистой головой и багровой физиономией – оплывшей то ли от пьянства, то ли от непосильной натуги последних десяти минут.
Он попробовал подняться во весь рост, но понял, что несмотря на все старания по прежнему сидит на земле возле обрыва, одной рукой упираясь в асфальт. Его штанины полоскал поток грязной воды, на разбитую до мяса ступню налипла глупая картофельная шкурка. Не вышло даже подтянуть к себе ногу – он так и не сообразил, отчего.
Глухой стук в ушах вдруг остановился. Кровь из разбитого лица перестала марать рубашку. Бельмастый растянул рот в беззвучном крике. Кожаный протянул руку подмышку (мелькнула наплечная кобура), взялся за ребристую рукоять и направил в его сторону вороненый «Шершень». Смерть вылупилась черным рябым глазом, бросила на язык cухой золы, плеснула в нос неожиданным кислым запахом.
Так нечестно, - подумал он. Никто не говорил, что придется умирать.
