забыть обо всем на свете. А вот теперь жестокая память мстит за минуты восторга, которые он пережил здесь, на склоне клятого вулкана, с этим невинным, но пылким существом, лучшим из всех, кого он знал.
Чувство вины возросло вдвое, хватая за глотку и не давая дышать.
Встретить невиданное прежде чудо, женщину, одарившую его ощущениями, доселе им неизведанными, и тут же потерять ее! Не хватало прежних горестей, теперь еще это!
Та, другая, белокурая голубоглазая женщина его прошлого, не вернется больше тревожить его душу, значит, никогда не простит его. Как с этим жить? Подсознательно он переложил часть вины за это на Бет, ничего не знающую Бет, так светло доверившуюся ему. В первые минуты, не соображая, что делает, он почти неосознанно произнес слова, которые были скорее заклятием, а не констатацией факта. Но как иначе было спастись от безумия? Сказал, что она не вернется… Хотя, откуда появилась в нем эта уверенность?..
Но как теперь объяснить Бет?.. О, кретин! Не выразить и десятой доли того, что он чувствует… Как сказать ей, что он не достоин ни ее сладостного тела, ни великодушного сердца, потеряв право на счастье много лет назад, когда его истинная природа явила свой омерзительный эгоизм и преступное недоумение?
А что теперь? История грозит повториться. Но на этот раз он не уступит женщину, которую любит, жестокому року. И эта мысль будто что-то защелкнула в нем, лицо его окаменело, а в сознании сохранялась лишь одна мысль: надо уберечь Бет от всего, чем грозит ей эта жестокая гора Сент-Хеленс. Он вытащит ее отсюда любой ценой, даже ценой собственной, не такой уж дорогой жизни.
Долгие минуты, показавшиеся ей часами, прошли, прежде чем Джошуа поднял голову с ее груди и резко, приказным тоном, произнес:
— Одевайся. Пора сваливать с этой сатанинской горы.
Бет ужаснулась, заглянув в его глаза и не увидев там ничего, кроме ожесточения. Он тотчас спрятал лицо в сгибе локтя и продолжал лежать.
Как в горячке, вскочила она с их импровизированного брачного ложа, торопливо оделась и собралась выйти из палатки, но споткнулась о его рюкзак и чуть не упала. Пытаясь сохранить равновесие, она оперлась рукой о пол и увидела рядом с его накренившимся рюкзаком небольшую деревянную коробочку. Чуть было не спросила его, что это такое, но почему-то промолчала. Подняв вещицу, она увидела на ее стенках тонкий резной орнамент явно восточного происхождения, а на крышке — живописную миниатюру: пейзаж с тремя деревьями и горой, по очертаниям напоминающей ту, на которой они застряли теперь с Джошуа. Бет осторожно приоткрыла крышку и поняла, что это музыкальная шкатулка, ибо палатку наполнили тихие звуки нежной мелодии, полные прозрачной, будто улетающей вдаль печали. Джошуа тотчас вскочил на ноги, резким движением вырвал шкатулку у нее из рук и молча запихнул ее в рюкзак.
Бет выскочила из палатки как ошпаренная. Потом, немного успокоившись, привела себя в порядок и приготовила завтрак, разделив еду на две неравные порции, поменьше — для себя, побольше — для Джошуа. Но в мыслях был полный сумбур, а горло стиснул спазм. Однако она заставила себя съесть пару тостов и выпить немного горячего кофе.
Вскоре из палатки вышел Джошуа, одетый и с рюкзаком на плечах.
— Мы должны спуститься к точке часа за два, даже быстрее. Я решил оставить палатку и спальный мешок здесь. Тебе тоже нет нужды тащить лишний груз, возьми только воду… ну и косметичку, конечно.
Его попытка пошутить не принесла Бет облегчения. Почему его голос звучит так обыденно? Будто ничего не случилось…
— Когда мы окажемся в Ванкувере, первым делом подумаем, как вытащить ваши пожитки, что остались в базовом лагере. Но не исключено, что заночевать нам придется в Портленде.
Бет продолжала молчать, и Джошуа, встав перед ней на одно колено, попытался заглянуть ей в глаза. Она отвернулась, избегая его взгляда, и даже отшатнулась, боясь возможного прикосновения.
— Пожалуйста, Бетти, прости меня… Я просто потерял над собой контроль. А сейчас времени у нас в обрез. Мы не можем задерживаться, иначе я ни за что не ручаюсь. Одно скажу, я не допущу повторения прежней трагедии…
— Ох, Джошуа, ты упрямо не хочешь мне ничего объяснить. Думаешь, я не пойму тебя? — Господи, зачем я это сказала? Что я собираюсь понимать? Почему он пренебрег мною? Разве это можно понять? — Хорошо, — холодно проговорила она, — идти так идти. По правде говоря, мне нет никакого дела до ваших переживаний.
Самолюбие, вот что пришло ей на выручку, заключив раненое сердце в непроницаемый панцирь. Она вдруг подумала, что лучше отказаться от всего, чем униженно выяснять причины утраты. Прекрасно можно прожить и без него. Гордость дороже… Так что, если он и пустится сейчас в объяснения, она просто не станет слушать. Что она, в самом деле? Есть из-за чего расстраиваться! Ну, сотворили они любовь… Да нет, впрочем, какая там любовь… Просто позанимались сексом…
В этот момент земля содрогнулась под ними, будто сама природа решила прервать все их объяснения и переживания, грозно напомнив не о любви, а о смерти. Бет подхватила свой рюкзак и спросила:
— Так мы идем или нет?
— Идем, родная моя, конечно, идем. И не пугайся! Даже если вообразить невозможное, что извержение и вправду начнется, лавовый поток пройдет совсем в другом месте. Тебе ничего не грозит, девочка. Кому угодно, но только не тебе!
И он вдруг с ненавистью погрозил жерлу вулкана кулаком.
Бет вздрогнула. Она не понимала причины его ненависти. Даже спросила себя, не Вьетнам ли оставил в мозгу этого человека свой страшный, неизгладимый след?
Да нет! Какой там Вьетнам! — истерично прозвучало в ее мозгу. Это ты, ты, Бет Кристи, разбудила в нем безумие прошлой жизни!
С тревогой глядя на странное выражение, возникшее вдруг на лице Бет, Джошуа дико захотел обнять ее и успокоить, но он не сделал так, а достал из кармана зеркальные очки и водрузил их на нос. Не может он ее сейчас утешать, иначе, сам раздавленный горем, он совсем расклеится, и у него недостанет сил для ее спасения. Поэтому он сделал шаг, другой и начал этот последний их переход, который мог оказаться самым опасным. Он ничего не сказал, не предложил ей руку, даже не оглянулся, ибо всем своим существом чувствовал: она идет следом.
Они прошли милю, которую Бет почти не заметила, терзаемая то гневом, то сожалением, то казня себя за глупость. Но постепенно в ней накапливался и страх, ибо земля под ними дрожала, в недрах горы что-то ухало и погромыхивало, колебания почвы чувствовались при каждом шаге, и паника, зародившаяся где-то в подсознании, наконец вытеснила все мысли, кроме одной: стало по-настоящему опасно. Она старалась не выказывать ужаса, вкравшегося в ее сознание. Но все же не смогла удержаться от крика, когда увидела, как несколько мертвых деревьев, стоящих вдоль тропы, скрипя и похрустывая черными сучьями, исполняют какой-то дикий танец, пьяный и безумный.
Джошуа, однако, по сторонам не смотрел, а лишь поторапливал Бет, настаивая на том, чтобы она держалась за его спиной, не отставая больше, чем на шаг. До пункта назначения осталось пройти еще милю.
Вулкан начал высвобождать свою энергию, давая о том знать грохотом и все усиливающимися судорогами земли. Бет чувствовала, как тряска горы отдается в костях, ноги почти не слушались, ибо то место, куда она собиралась ступить, проваливалось или поднималось, грозя опрокинуть ее на дрожащую землю.
Подземная вибрация сопровождалась глухим рокотом, издаваемым горой, и рокот этот наполнял слух пульсирующими волнами, пока ее не оглушили совсем другие, новые, звуки. Она посмотрела вниз, на спускающегося впереди Джошуа, будто ища у него объяснения, и увидела, что он, обернувшись, с ужасом смотрит на нее, рот его раскрыт, он что-то кричит. И до нее наконец дошло, о чем он кричит и куда показывает. Никогда еще она не видела его таким перепуганным.
Она повернула голову, хотя и так уже поняла причину его ужаса. Сверху в облаке пыли катились
