предстоит еще вытерпеть десятка два таких подарочков судьбы, заставляла ее всю ночь метаться по постели, мучась от невозможности хотя бы ненадолго забыться.
В конце концов она провалилась в сон — часов около четырех утра. А ровно через минуту, как ей показалось, пискнули позывные коммерческой радиостанции: она передавала только классическую музыку, и Сирил использовала ее в качестве будильника. Звук был слабый, но на Сирил он произвел эффект пожарной сирены, и она вскочила с постели как ошпаренная.
Даже душ не помог разгладить морщинки вокруг глаз и снять синеву под ними. Стянув волосы на затылке в строгий классический узел — обычная ее рабочая прическа, — Сирил при помощи косметики кое-как замаскировала следы недосыпания.
После этого она оделась в удобные джинсы и мешковатый, испачканный краской свитер, сунула босые ноги в тенниски — они тоже были все в краске — и по замысловатой траектории начала пробираться между мебелью, загромождавшей ее спаленку, в холл.
Сам по себе дом со стороны мог показаться большим: внушительное двухэтажное строение из дерева и камня. Нижний этаж включал в себя компактную кухоньку и отделанный в теплых тонах холл, где она принимала клиентов и развлекалась с друзьями: для этой цели вокруг сверкающего медью камина расположились несколько диванчиков, на которых покоились художественно вышитые подушечки.
Быстро приготовив тост с сыром и глотнув на ходу апельсинового сока, Сирил поспешила подняться по лестнице в мастерскую, чтобы подготовиться к приходу Шона.
Мастерская размещалась на выступающей мансарде, прилепившейся к массивной каменной стене на высоте четырех с половиной метров над нижним этажом. Просторное, три с половиной на шесть метров, помещение сверкало отделкой из полированного дуба и кованого железа. Крыша мансарды посредине скашивалась и шла вниз под углом, упираясь в ряд выходящих на север окон. Рассеянный свет, струившийся из них, давал минимальную тень, и Сирил могла работать практически весь световой день.
Распечатав пачку мягкой шершавой бумаги, которую она обычно использовала для рисунков углем и пастелью, Сирил разместила несколько листов на рабочем столике возле мольберта, затем заточила карандаши и приготовила к сеансу весь свой обширный запас мелков.
Из коробки, присланной Мартином, Сирил отобрала те образцы белья, которые Шон должен был надеть сегодня. Это было не белье, а форменная революция в мужском исподнем! Гений и изобретательность Жака Гулара проявились во всем блеске.
Пестрая расцветка и дерзкий покрой образцов отдавали мужским шовинизмом, но при виде их сердце любой нормальной женщины неизбежно затрепетало бы: французский кутюрье, балансируя на зыбкой грани между смелостью и откровенным развратом, сумел, как ловкий канатоходец, не свалиться все же в грязь безвкусицы, и предложенные им модели нижней одежды подчеркивали мужскую привлекательность любой фигуры, исключая разве что откровенных толстяков.
Шон с его безупречным атлетическим сложением в этих моделях должен был произвести совершенно оглушительный эффект. У Сирил даже дух захватило, когда она представила этого бронзового гиганта в неглиже французского кроя.
Испугавшись собственного воображения, Сирил спешно поменяла порядок примерки и для первого сеанса выбрала темно-синие боксерские трусики с белым кантом в пару с соответствующей майкой.
И снова прокол: в памяти навязчиво сверкнуло другое великолепное мужское тело, облаченное в такую же легкую спортивную форму…
С Полом Джорданом она встретилась семь лет назад. Сирил с девчонками из своей группы прыгала со скакалкой на внутреннем балконе спортивного корпуса, а внизу, в самом зале, Пол, член университетской футбольной команды, тренировался с другими парнями. Он отрабатывал прорыв к воротам, и Сирил сбилась со счету, фиксируя, сколько раз он поражал их, — дойдя до девяноста, она сдалась.
Случайно подняв голову, Пол заметил свою невольную зрительницу и, сверкнув самодовольной улыбкой, помахал ей.
С лица Сирил струился пот, но по спине у нее пробежал мороз…
Когда, приняв душ, Сирил подошла к выходу, там ее уже ждал Пол. Запросто представившись, он вместе с нею добежал до художественного класса, вырвав у нее согласие выпить после лекции чашечку кофе.
Собственно, он мог бы и не представляться: любой болельщик, посещавший футбольные встречи по субботам, — а Сирил относила себя к ярым болельщицам — знал Пола Джордана в лицо. Агрессивные широкие плечи и мускулистые бедра номера двадцать первого, с трудом влезавшие в спортивную форму, невозможно было не узнать!
Сирил не сопротивлялась: ещё старшеклассницей она пленилась скрытой силой и ослепительной мужественностью настоящих атлетов. Уже тогда она имела склонность к изобразительному искусству и знала толк в человеческом теле. В университете ее страсть к мускулистым парням достигла степени наваждения — пока Пол Джордан одним махом не положил всему конец.
Ее привязанность к футбольной звезде университета росла день ото дня, и она наотрез отказывалась от других многочисленных предложений о встрече. Хотя Сирил довольно быстро разглядела, что Пол далеко не самый интеллигентный из ее знакомых и временами излишне горяч, она по-прежнему была от него без ума и ожидала, что по окончании учебы они поженятся.
Подруги не раз задавали ей вопросы с намеком, но она отвечала уклончиво — прежде всего потому, что сам Пол никак не выказывал схожих устремлений. Зато с тем большим рвением он домогался того, чтобы она принадлежала ему не только душой, но и телом. Однажды он прямо предъявил ей ультиматум, и Сирил, испугавшись, что он уйдет навсегда, потеряла голову и сдалась.
Задним числом она поняла, что бестолковость и торопливость этого первого опыта интимной связи в равной степени объяснялись ее сугубо теоретическими познаниями в сексе и юношеской нетерпеливостью Пола, но так или иначе, а на следующий день Пол во всеуслышание назвал ее фригидной и весьма нелицеприятно сравнил с теми «настоящими женщинами», с которыми имел дело раньше.
Опустошенная и деморализованная, Сирил, сумев собрать остаток воли, ухитрилась все-таки закончить обучение, а потом боль от пережитого и обида на весь мир вылились в стремление к независимости и успеху. Вскоре после получения диплома она организовала свою компанию, и вот сейчас находилась в полушаге от невероятного успеха — или полного краха…
Когда в восемь позвонил Шон, Сирил уже была облачена в броню недоверия и недоброжелательности ко всему мужскому полу. Янтарные глаза Шона излучали ум, радостное предвкушение и добродушие, но она увидела другое: хищный огонь в глазах тигра, подкравшегося к своей жертве. А раз так, то и она — дрессировщик, постоянно помнящий, с кем имеет дело, и потому не делающий ни одного рискованного шага. В том, что против неусыпной бдительности и кнута сила звериного обаяния Шона немощна, Сирил не сомневалась.
Шон приветствовал ее непереносимо жизнерадостным «Доброе утро!»
— О Господи! — с отвращением покачала она головой. — На свое горе я наняла себе в работники «жаворонка».
Сама она была скорее «сова» — как и большинство художников.
Повернувшись, она повела Шона в дом, притворившись, что не заметила его протянутой для приветствия руки. По большому счету, Шон в узких джинсах и спортивной рубашке с короткими рукавами был неотразим, несмотря на ранний час и всю ее хандру. «Слава Богу, я вовремя вспомнила про Пола и его уроки!» — сердито подумала она. И все равно — непросто будет защитить сердце от его необоримых чар!
— К твоему сведению, — заметил Шон, следуя за ней, — в этой части страны рабочий день у плотницкой бригады начинается в шесть утра — с первым лучом солнца. Зато мы и кончаем в полтретьего, так что половину дня можем посвящать семье.
— Мне лучше всего работается за полночь, — отозвалась Сирил, чтобы лишний раз продемонстрировать плотнику их разительное несходство, не оставляющее ему никаких надежд на сближение.
